– Капотище, будь человеком, принеси мои вещи! Иначе никогда тебе лифчик не прощу!

Ее непосредственность заставляет меня рассмеяться, а Коломбину – с треском захлопнуть дверь.

Похоже, Колючка надумала сбежать, решив, что ее миссия благополучно окончена? Зря. Я беру свой халат, приоткрываю дверь ванной комнаты и, не глядя, передаю вещь в руки девчонки. Говорю уже в захлопнувшуюся перед моим носом дверную панель:

– Тань, да ты не переживай! Спи, как хочешь! Хоть каракатицей, хоть спрутом, если нравится, я не против!

* * *

Гад, гад, гад! А я тоже хороша! Задрыхла, как сурок! Еще и сны цветные смотреть вздумала! Чуть с ума не сошла, пока не удостоверилась, что ничего не было! Не совсем же я глухая и сонная тетеря, чтобы не заметить, как меня раздевают?.. Нет, это просто невозможно! Не стану думать, вот и все!

Хотя сама хороша. Это же надо, так Рыжего пощупать! Провокатор хренов! До сих пор щеки горят, как вспомню насколько была близка к тому, чтобы потребовать большего. Еще чуть-чуть и сама бы дорвалась до Рыжего, взяв свое, а потом хоть трава не расти.

Нет, не хочу так. Не хочу больше! Как будто цена мне три копейки в базарный день – подойди и возьми. И ведь взял бы. С желанием, я видела это в его глазах, только что потом? Адьес, милая, нам было хорошо вместе? Ты не моего поля ягода, девушка-носки-в-стекозах? Я-больше-никогда-не-стану-спать-с-тобой-не-надейся?.. Ну и что, что конфеты, ну и пусть «самая-самая», для Бампера это игра, не больше, – вон как веселится, защищаясь мной от своей бывшей; бывала ли я в Нью-Йорке – смешной! Еще бы спросил на луне! А вот для меня…

Что он для меня? Кто он для меня – этот самоуверенный баловень судьбы? Почему, ну почему я совершенно не способна ему сопротивляться, даже не отключая сознание? Никогда не чувствовала ничего подобного к Серебрянскому. Не заходилась дыханием от одного воспоминания губ на моей груди. Рук под юбкой. Пальцев, нежно сжимающих ягодицу… Как же меня угораздило так… так… близко подпустить к себе Рыжего? Может, я, и правда, сама наползала? Ведь жаловался же Вовка, что я сталкиваю его с кровати. Ведь отвечала я, что мне тесно спать с ним?.. Да уж, после того, что проснувшись, вытворяла с телом Рыжего, уже не уверена, что не могла. Что не хотела. Сама хотела.

Я закрываю глаза и со стоном прижимаю ко лбу халат Бампера, опираясь голым плечом о стену. Чувствуя, что мне надо как можно скорее уносить ноги из этого дома. Бежать без оглядки, иначе однажды Женька окажется права, и я останусь на обочине жизни с разбитым сердцем. Разбитым тем, кто так легко появился в ней.

Мишка-Мишка, и откуда ты только взялся на мою голову со своим «Kawasaki»!

Я шумно выдыхаю, натягиваю халат и решительно выхожу в комнату, намереваясь твердо сказать Рыжему, что с меня хватит, и я ухожу.

– И не мечтай даже, Коломбина. Не выйдет.

Он встречает меня, стоя посреди спальни, сунув руки в карманы домашних брюк, прогнав с серьезно поджатых губ, еще недавно гулявшую на них ухмылку.

– Спектакль не окончен, и я не намерен тебя отпускать, пока за дверью этой квартиры рыскает охочая до чужого добра акула. Придется тебе потерпеть меня, девочка, даже если не хочется.

* * *

Ну вот. Как просто, оказалось, сказать, а Коломбина уже стоит, открыв рот. Живое доказательство известной истины: хочешь победить – играй на опережение.

Все верно, а выход – прост. К чему нам лишние волнения и бег по кругу? Пора застолбить за собой территорию, и неважно, что сама территория считает себя свободной. Я вновь холоден с ней, и Коломбина стоит, растеряно теребя влажные пряди волос. Если она и собиралась секунду назад сделать заявление, перемена в моем настроении озадачила ее. Да, моя девочка, я умею не только улыбаться и урчать котом, но и рычать. Помнить долги и бессовестно пользоваться властью. Твоим честным словом и привязанностью к другу, пусть мы оба не заслужили твоей преданности. Я все равно не дам тебе еще раз сбежать от меня. Тем более тогда, когда все решил за нас.

Я подхожу к ней и обнимаю за талию, чувствуя, как она тут же напрягается под моей рукой.

– Ну, Коломбина, не расстраивайся. Не такой уж я злобный Карабас-Барабас. И потом, обещал тебе быть рядом, а я свои обещания на ветер не бросаю.

– Я тоже, – после паузы, но очень упрямо.

– Вот и хорошо.

– Но чувствую себя Буратино, которого нагрели на трех последних монетах.

Она произносит это и смотрит на меня с укором, заставляя в свою очередь почувствовать себя под карим взглядом усатым котом Базилио.

– Вот! – наставляет обвинительно палец. – Ты что-то задумал! Имей в виду, Бампер, – снимает с талии мою руку, отступая на шаг, – смотреть фильмы в обществе твоей бывшей я больше не стану! И еще, – поджимает губы, в смущении отводя взгляд, туже запахивая на шее ворот халата, – лапать себя не дам.

Надо же. Вот упрямица. Ведь хочет меня не менее сильно. Трогала смело, вышибая прикосновением дух, выгибаясь под руками, отзываясь на мое желание всем телом… Еще бы чуть-чуть и сдалась.

Я смотрю на нее, на ее вьющиеся после мытья волосы, мягко лежащие на плечах. На кожу очень нежную, без грамма косметики, искушающую меня в дневных лучах высокого солнца близостью той самой, моей женщины. На темные ресницы, прикрывшие взгляд, на легкий румянец гладких щек, и на рот – полный, чувственный, сочный… одной улыбкой способный поставить мужчину на колени. И понимаю, что любуюсь своей Коломбиной. Порывистой, колючей, невысокой и стройной, самой красивой для Рыжего. Умеющей брать и отдавать.

Как жаль, что Коломбина еще никогда не улыбалась для меня.

Я поднимаю руку и провожу по ее губам большим пальцем. Очерчиваю форму, неспешно царапая шершавой подушечкой кожу… Молчу, удерживая ее открывшийся взгляд, смотрю в глаза, чувствуя, как она замерла под моей лаской. Как послушно приоткрыла на вздохе губы…

– Разве я когда-нибудь лапал тебя? Даже в наш первый раз? Трусливый ты врунишка, Буратино. Я думал, тебе приятны мои прикосновения. Коломбина, ты не могла не заметить. Все, что касается тебя, делает меня очень покладистым.

– Я не знаю, какой ты с другими.

– Просто поверь.

– Не могу. Мне… мне все равно.

Мы стоим, молча глядя друг другу в глаза, обдумывая сказанное, пока я не отпускаю ее, возвращая на лицо привычную ухмылку. С сожалением понимая, что едва ли своим признанием расшатал фундамент нерушимой крепости Коломбины.

А значит, пробуем дальше рубить трещины.

– Ладно, пошли, моя колючая.

– Куда?

– Завтракать. Как все нормальные люди. Я пока ждал твоего пробуждения, чуть уши не отгрыз от голода. Твои, между прочим! Скажи спасибо, что они симпатичные, а то бы не удержался.

– Э-э, подожди! На кухню, что ли?.. Нет, я не могу! – очень упрямо и решительно.