Мать Эми добавляет в готовку амарант, который растет на крыше их передней веранды. Ты никогда раньше не думал, что у цветов может быть иное предназначение, кроме как служить украшением, кормить пчел и что там еще, – но ты слышишь, как Браудеры подтрунивают друг над дружкой, дразнят этим самым амарантом, который и в кухне, и в волосах у Эми. Женщины легко и неспешно перебрасываются шутками на смеси французского и испанского, отец время от времени бубнит на немецком, которого никто не понимает, но который неизменно всех смешит. Они привязались к Прие почти так же, как Эми, и ты благодарен им за это; благодарен людям, которые вернули ей свет. Ты посылаешь Прие цветы, стараешься показать, что ценишь ее доброту, и на сердце у тебя теплеет, когда ты видишь, как она смеется над «Дыханием ребенка», как прикалывает цветы к волосам своей подруги, словно венчает ее колючей сказочной короной.

А потом Прия исчезает. Ты уезжал на несколько дней, искал нужные цветы в ближайших городках, чтобы никто не связал букеты между собой или с тобой. Ты не смог бы делать это столько лет, если б не был осторожен. Всего несколько дней, но ты пропустил и машину транспортной компании, и прощания, и отъезд. Ты так долго ее искал – и вот…

Эми тоже скучает по Прие; ты видишь это еще до того, как она говорит об этом своей матери. Ты видишь, как она вертит в руке гроздь амаранта, как смотрит на нее с печальной улыбкой, а потом прикалывает к волосам. Ты собираешь амарант столько, сколько можешь, чтобы только сад ее матери не оголился совсем. И ждешь. Ты наблюдал за ней долго и знаешь, что, когда не спится, она не беспокоит ни родителей, ни брата или сестру. Она выскальзывает из дома и бежит за три улицы к церкви, дверь которой всегда открыта, и танцует там. Раньше она шла сначала в другом направлении, узнать, не хочет ли Прия присоединиться к ней, и тогда они проводили в церкви по несколько часов – Эми танцевала, а Прия фотографировала мозаичные стекла и танцующую грацию в лунном свете.

Для Эми ты делаешь это безболезненно. Ты делаешь это не только ради нее, но и ради Прии. Она такая хорошая девочка, такая хорошая подруга для Прии… Ты окружаешь ее темно-розовыми пучками амаранта, сидишь с ней рядом какое-то время, смотришь на окна и думаешь о Прие.

Она была такой хорошей младшей сестрой… Достойной защиты. Она совсем не такая, как Дарла Джин. Прия останется хорошей и будет благодарна, когда узнает, как сильно ты любишь ее.

Ты найдешь ее снова – и тогда не остановишься, пока она не узнает о твоих чувствах. Ты ждешь не дождешься, когда она скажет, что любит тебя.

Георгины появляются во вторник. Три цветка, каждый величиной с мою руку. Они такие темно-пурпурные, что кажутся черными. Почти год назад в одной из церквей Шарлотты, Северная Каролина, была изнасилована и убита четырнадцатилетняя Джули Маккарти. Три выложенные в линию георгина – рот, грудь, промежность – словно обезумевшая карта чакр.

Мой первый звонок не Эддисону, не маме и не Финни, а Ханне Рэндольф, внучке Ганни. После того как мы узнали об убийстве Лэндона – точнее, после того как в клубе узнали об обстоятельствах его смерти, – ветераны категорически потребовали, чтобы я приходила в павильон и уходила домой только в сопровождении кого-то из них. Ханна предложила подвозить меня, учитывая, что ей в любом случае приходится все время сидеть в машине. Поскольку за Ганни присматривали другие, она могла легко сделать крюк в полторы мили к моему дому.

Они явно готовились спорить со мной, если я откажусь, и немало удивились, когда услышали «да» и «спасибо». Решение действительно здравое, и мне остается только поблагодарить всех. Перед тем как отправиться в павильон, я звоню Ханне и сообщаю, что собираюсь выходить. Или, как в сегодняшнем случае, предупреждаю, что остаюсь дома.

– Не против, если я посижу у тебя? – тут же спрашивает Ханна. – Хотя бы до приезда агентов? Представляю, как ты там одна, и мне это не нравится.

– Ганни…

– За ним прекрасно присмотрит Пирс. А уж если что-то случится, до павильона пять минут езды.

– Мне бы, конечно, было спокойнее, – признаю́сь я. – Спасибо.

– Отлично, уже еду. Звони своим агентам.

Отправляю эсэмэску Эддисону, готовлю горячий шоколад и звоню Финни.

Приехав, Ханна осторожно, чтобы не коснуться цветов, поднимается по ступенькам, принимает с улыбкой чашку и кивком указывает на телефон у моего уха. Я просматриваю запись с камеры, а она усаживается с вязаньем в кресле.

Думаю, мне тоже следовало бы научиться вязать – похоже, это занятие прекрасно успокаивает нервы.

– Что показывает камера? – устало спрашивает Финни.

– Отрубилась в девять тридцать восемь, – отвечаю я. – После – ничего.

– Снежит?

– Вообще ничего. Такое впечатление, что она просто не принимает сигнал, но сеть в порядке.

– Тыльная камера?

– У нее все хорошо, следит за белкой. Такую толстуху я еще не видела.

– Вы чувствуете себя в безопасности? Продержитесь до нашего приезда? Могу, если хотите, попросить местный отдел полиции прислать кого-нибудь.

Перед глазами возникает навязчивый Клэр, и мне становится не по себе.

– Со мной здесь Ханна.

– Хорошо. Мы постараемся приехать побыстрее.

Минут десять проходят в уютном, насколько это возможно в данных обстоятельствах, молчании. Степенно звякают спицы, и в самом этом звуке есть нечто умиротворяющее и настраивающее на созерцательность.

В дверь стучат.

Агенты так быстро добраться не могли. Даже с учетом их манеры езды.

Господи! А если это…

– Мисс Прия? Мне сказали, у вас могут быть проблемы…

Тот самый полицейский, Майкл Клэр. Взял привычку заворачивать в шахматный павильон, причем один, без напарника. Говорит, что проверяет, всё ли у меня в порядке. И Лу, и капитан уже сказали ему больше так не делать и оставить меня в покое, но его никакие предупреждения не останавливают. Когда мы сталкиваемся, говорит, что идет в магазин или на ланч.

– Мисс Прия, я знаю, что вы дома. Вижу машину мисс Рэндолф. Я лишь хочу, до приезда федералов, убедиться, что у вас все хорошо.

Ханна бережно откладывает вязанье.

– Я его спроважу, ладно?

– Пожалуйста, – шепотом прошу я.

Она идет к двери, приоткрывает ее ровно настолько, чтобы показаться, и при этом закрывает меня от посторонних глаз.

– Мы в порядке, – вежливо говорит Ханна. – Никаких проблем. И, пожалуйста, отойдите от улики.

– Я могу остаться с вами и…

– Спасибо за заботу, но в этом нет необходимости.

– Я был там, вы же знаете. Был там, когда она потеряла сестру. Бедняжка… Иногда думаю о своей сестре, и… Девочек нужно беречь и охранять.

– В данный момент никакой помощи от вас не требуется. Пожалуйста, уходите.