Я сидел на полу, растроганный, полный воспоминаний, перебирал листочки, спрашивал, отвечал, подтрунивал.

Я смеялся, вытирал глаза, вставал сварить себе кофе, надолго задумывался, вспоминал.

Кто-то мудрый однажды сказал: никогда не отдавайся чему-либо так, чтобы неудача стоила тебе счастья. Правильная мысль! Он только не сказал, как сделать так, чтобы не отдаваться…

Я снова смеялся, вытирал глаза, вставал сварить кофе, надолго задумывался, снова вспоминал.

Я прощался. Я сидел у погребального костра…

«Тимочка, дорогой мой! Я так много не успела тебе сказать! Но ты и сам все знаешь – я люблю тебя, родной мой, люблю, как никогда и никого… Я никого не виню, я понимаю…

Прости меня.

Будь счастлив, Тим, и до свидания! Твой Красный Лис…»

Это ты прости меня, моя Лиска. Прости, что не уберег. Ты осветила мою скудную жизнь, и свет еще горит. Он не стал слабее, он во мне и умрет вместе со мной, когда наступит срок.

До свидания, моя девочка…

До свидания, мой замечательный Красный Лис…

…Пачка фотографий. Они выскользнули из конверта, рассыпались веером. Яркие, блестящие, нарядные. Я брал их одну за другой, застывал надолго, рассматривая.

Среди цветных – одна черно-белая. Я протянул руку и вздрогнул, ошеломленный. На меня смотрела странная женщина Ольга, в черном, по обыкновению. Высокий ворот платья, черные волосы, худое лицо и тревожные больные глаза. Она! На обороте только дата – месяц и год. Август, семь лет назад.

Значит, не солгала. Они были знакомы. Ольга была здесь… тогда. И появилась снова спустя семь лет. Подвести итоги и расквитаться… Я испытывал запоздалое сожаление, что не подошел поближе, не преодолел предвзятости, не расспросил, не узнал… Теперь поздно. Бесповоротно поздно…

Я не мог отделаться от ощущения, что знал ее, встречался с ней… Где? Когда? При каких обстоятельствах? Ответа у меня не было. Возможно, в августе семь лет назад. В том самом августе… Мне казалось, что вот-вот приоткроется некая тайная дверца памяти и я вспомню! Я потер пальцами виски – Сезам, откройся! У меня не так уж много знакомых, я помню всех, даже случайных, кого видел всего однажды. Этой женщины среди них не было. Разве ее забудешь? Странно, что Лиска никогда ничего о ней не рассказывала. Лиска, с ее любопытством к необычным и странным людям и болтливостью… Тайна? Чья? Ее или этой женщины? Что их связывало? Я не верил, что Ольга родственница Лиски – слишком они полярны. Жизнь Лиски вся как на ладони, жизнь Ольги – глубокая бездна…

Не узнать теперь. Никто уже не расскажет… И снова царапнуло сожаление о том, что я не расспросил Ольгу о том, что их связывало… нет, правильнее: не допросил! Не вывернул наизнанку, не загнал в угол, не заставил признаться. А ведь она что-то знала, и в чутье ей не откажешь – она не верила, что Лиска ушла по своей воле, она говорила об убийстве. Я вдруг почувствовал, как ледяная струйка скользнула вдоль позвоночника и цепкая рука сжала сердце… Я вспомнил! Я вспомнил, как Ольга говорила о том, что убийца ходит на воле, и о новом убийстве. О том, что нужно ему помешать…

Кажется, она сказала, что убийца кто-то из близких… или где-то близко… не вспомнить теперь.

Я аккуратно сложил бумаги и фотографии в большой пакет. С трудом поднялся. Ныла поясница, от бесчисленных чашек кофе во рту была сухая горечь. Я постоял, держа свое прошлое в руках, раздумывая, куда его определить. Положил на кухонный стол и достал бутылку водки…

…А ночью мне приснился сон. Черно-белый и немой. Я был в «Белой сове». Вокруг бесновалась толпа – прыжки, раскрытые рты, шевелящиеся губы, запрокинутые в беззвучном смехе лица. Рядом – Алеша Добродеев, показывает рукой куда-то. Там сидит Колдун и смотрит на меня. Он похож на старую больную птицу. Он в черном. Тяжелый взгляд тускло-черных, словно присыпанных пеплом глаз. Я иду к нему, мне обязательно нужно о чем-то спросить, но толпа кружит, тормошит, увлекает меня. Когда я добираюсь до его угла, там уже никого нет. И сразу же меняется декорация. Я стою на пороге полутемного пустого бара, и за столиком в углу меня ждет женщина. Ольга. Старая больная черная птица. Она пристально смотрит на меня, потом протягивает руку в черной перчатке и манит…

Я проснулся в испарине, откинул одеяло, сел. Меня трясло. В спальне серело – рассветало уже. В раскрытое окно лился холодный утренний воздух. У кровати сидел Толик и смотрел на меня. Испугался, прибежал из прихожей, где ему постелен старый плед. Я кричал или задыхался, и пес прибежал меня спасать…

Лиска сказала, что Илья несчастен, у таких, как он, не бывает ни жен, ни детей, они вечные скитальцы в погоне за судьбой. Она сказала, он не нашел себя… Она знала? Он доверился ей?

Лиска оставалась после сеансов магии, и они разговаривали… О чем? Или бродили по городу. Казимир говорил, их видели вместе…

Ольга, Илья… Кто же он? Транссексуал? Трансвестит? Гермафродит? Андрогин? Игра или шутка природы? Или что-то еще, чему пока нет названия? Калиостро…

Вопросы, на которые нет ответов. И не будет. Как сказал… этот, из Лискиных записок: «А ответов на них мы никогда не получим».

И еще: «Последней черты никогда не будет, она убегает от глаз, как линия горизонта, сколько бы ты ни гнал вперед свою лошадь…»

Я позвонил маме. Она закричала озабоченно:

– Темочка, мы с Павликом заняты, смотрим старое кино! Только началось, я его еще девочкой видела. Я перезвоню! Да, все забываю напомнить, зайди к Анечке, воспитательнице, занеси ей что-нибудь, цветы или конфеты. Привет, целую!

Я посмотрел на часы. Они показывали восемь сорок пять вечера. В восемь сорок начиналась программа «Старое кино». Как и тогда, семь лет назад. И меня вдруг осенило, я понял… Тот мальчик видел на перилах не Лиску – она в это время еще была у метро. Стояла там Лена, угрожая Лиске по телефону, что бросится вниз. И простодушная Лиска, перепуганная, бросилась ее спасать. И волосы у нее не развевались, они не могли развеваться – тем летом она выдумала себе новую прическу, две косички, завернутые рогульками над ушами, и была похожа на чертенка. На перилах стояла Лена. Непонятно только, зачем было лезть на перила? Для правдоподобия, для вхождения в образ? Она могла бы кричать в телефон, что сейчас бросится вниз, сидя на диване…

Зачем? Еще один из тех вопросов, на которые нет ответа и уже никогда не будет…

…Время идет. Размеренно тикают часы, отсчитывая минуты и дни. «Во сне идут часы, сжигаются мосты», – сказал один забытый поэт. Мама почти не звонит мне. Павлик с ней, и она счастлива. Я уже большой мальчик, не пропаду. Казимир сбежал из больницы, как только почувствовал себя лучше. Семья наша собралась в последний раз вместе на похоронах Лены и разлетелась в разные стороны. Я знаю, что Рената теперь живет у Казимира. Костика я устроил к себе в банк с условием, что он не бросит институт. Он снимает квартиру по соседству, у отца не бывает, подкидываю ему на жизнь я, а не Казимир. А также веду душеспасительные беседы о смысле жизни, долге и выборе дороги. И это всех устраивает. Брат, похоже, потерял к сыну всякий интерес. Иногда я задумываюсь, правду ли тогда сказала Лена, и не нахожу ответа. В конце концов, так ли это важно?