Зато костер был на месте, и шалаш, и шаман. Огонь почти погас. Ирбек стоял возле него на коленях, опустив голову на грудь. Руки его безвольно повисли вдоль туловища, но все еще удерживали и бубен, и колотушку. Он медленно, не разжимая губ, тянул один звук: «Н-н-н-н», который перешел в бессвязное бормотание. Голова склонилась еще ниже, и шаман упал лицом вниз подле костра, закончив пение глубоким вздохом.

А в дымчатой глубине неба, над лиловыми и желтыми облаками, снова поднималось солнце, и проснувшаяся степь неторопливо умывалась его лучами, проливая их на тальники вдоль речки, на редкие березы в распадках, на каменистые сопки, на травы и росу. Теплый сухой ветер шершавым полотенцем проходил над умытым, свежим и нарядным простором.

Ирбек возле костра пошевелился, подложил колотушку под голову и захрапел. Айдына осторожно отступила в чащу. И вскоре, оседлав Когдея, направила коня к аалу, все еще не веря своему счастью. Ей таки удалось обхитрить злобных духов и остаться живой и невредимой. Одно беспокоило ее: странное видение. Слишком красив был всадник и видом своим необычен. Может, это сам Хан-Тигир явился к ней в обличье человека? Но в сказаниях Салагая Светлый Хан-Тигир мог показаться только богатырям-алыпам. Это сулило нешуточные испытания, из которых алыпы всегда выходили победителями. Но какой из нее алып, если отец до сих пор не доверяет ей Элче? И при чем тут ирбис, который явно предостерегал ее своим взглядом? От чего предостерегал?

Когдей едва передвигал ноги, но Айдына не подгоняла его, целиком погрузившись в свои думы. Навстречу им медленно, опустив кудрявые головы, поднимались на сопку из лога овцы; речка внизу извивалась тоненьким ремешком, а юрты ее аала походили на круглые шапки, брошенные кем-то в степи.

Айдына подумала, что ей даже совета спросить не у кого: Киркей далеко, а к Ончас с подобными откровениями не подступишься: сразу донесет отцу. И тогда уж точно неприятностей не избежать. Если отец не отходит ее камчой, то тетка непременно оттаскает за косы. А потом с легким сердцем запретит племяннице выходить за пределы аала вплоть до замужества.

Одним словом, когда до юрты Ончас оставалось меньше десятка шагов, Айдына решила никому не рассказывать о том, что ей привиделось. Из этого следовало, что о тайном камлании Ирбека она тоже не станет распространяться. Правда, едва не проболталась отцу, но это случится позже. К счастью, Теркен-бег не обратит внимания на ее слова. Но к счастью ли, на самом деле?

День за днем плыли дощаники по Енисею. Сопки потеряли зеленые наряды, порыжели, выставив напоказ, будто ребра, изломы известняков и красноватого песчаника. Лишь на макушках, цепляясь за камни, росли чахлые лиственницы, да по логам сбегали струйкой вниз березняки. Тайга отошла от берега. Плыли теперь мимо изъеденных временем и погодой скал, которые становились все ниже и ниже. Енисей здесь разлился широко, разбился на множество проток. Острова заросли тальником, с них тучами снимались утки, а в речных ямах косяками стояла непуганая рыба. Несколько раз видели на берегу всадников в боевом обличье. Но они быстро появлялись и так же быстро исчезали. По этой причине люди ночевали на воде или приставали к островам. Караулы усилили втрое, но и днем на носу судов стояли дозорные, внимательно оглядывали острова и прибрежные скалы.

Случилась и неприятность. На одной из отмелей с быстрым течением две первые лодки налетели на «журавлиные ноги» – острые колья, забитые в дно под углом. Получили пробоины, а люди на борту – увечья. Дощаники с трудом стащили с кольев, отбуксировали к берегу. К счастью, повреждения оказались небольшими по той причине, что лодки шли только на веслах, а не под парусами.

Пока латали дощаники, на противоположном берегу снова появились всадники. Они что-то кричали, потрясали пиками и саблями, явно неодобрительно. Но приблизиться не решились. Да и как решиться, если служивые мгновенно заняли места по списку, выставили самопалы, изготовившись к стрельбе. Местные кыргызы, видно, были наслышаны о палках с громовым боем, потому что мигом ретировались и больше не появлялись.

– Их дело, узкоглазых, – мрачно сказал Овражный, вытирая пот со лба. – А говорят, воды боятся. Ничего они не боятся, когда нужда приспичит!

Вечером Мирон собрал стрелецких старшин и казачьих пятидесятников. Засиделись за полночь. Прикидывали людские силы. Перед глазами лица содружников – заросшие, ветрами обожженные, непогодой побитые. Как-то их встретят новые земли?

Одни пришли в Сибирь по указу, другие – по прибору, а третьи – из гулящих, а то и вовсе из беглых. В том нет ничего худого. Вон и Родион Кашин из беглых, и Тришка Дайкалач, и Заварза… Каждый знает: не побегаешь, не утвердишься. И с Абасуга бежать можно, только разве убежишь далеко?

Нужно обустраивать свою судьбу здесь, где каждый неосторожный шаг грозит гибелью. А умирать никому не хочется. Поэтому судьбу острога решали долго и обстоятельно. Плыть ли дальше, или ставить его там, где указал Кешка Максюк, на реке Абасуг, недалеко от впадения ее в Енисей. Но места здесь для пашни и строительства оказались негодными, и вешняя вода высоко поднималась, топила низкие берега. Вон сколько старых коряг по берегам и островам нанесло. Леса хорошего для городового строения тоже не видно, вокруг топольники да тальники, ни сосны тебе, ни березы.

Спорили до одури, вспотели, охрипли, умаялись. Порешили твердо и по рукам ударили, чтобы зайти по Абасугу выше и обосноваться на гористом берегу. Тут и зарубить засеки, поставить острог и зазимовать. Если верить Кешке, земли эти Модорского улуса, чьи люди недавно стояли под стенами острога. Значит, покоя не будет, и укрепления следовало строить с умом, основательно, чтоб сдержать натиск кыргызской орды.

Наконец нашли подходящее место на крутом утесе над рекой. Рядом – сосновый борок с корабельной сосной, пахотные земли вокруг неплохие.

Загремели топоры, потянулся над сопками густой дым, покатилось по реке эхо и угасло в распадках. Перво-наперво соорудили дозорный шатер. Шатер немудрящий – столетняя сосна. Ветви нижние обрубили, сучки оставили длиной в ладонь. По ним и взбирался на вершину дозорный казак, а на вершине – помост с аршин шириной. С того помоста видны дали Абасуга, раздольные степи, сопки, луга, долины. Коль приблизится враг, казак даст скорый знак – примется бить колотушкой о подвешенную сухую доску. А чтоб враг вихрем не налетел на становище, огородились казаки заломами, набили острых кольев, соорудили надолбы из березового леса, который заготавливали недалеко от уроченного места и тащили волоком.

Крепость строили дружно, трудились безотказно от восхода солнца дотемна. Искусные плотники рубили башни с обламами и сторожевыми вышками, с потайными лазами, хитрыми ловушками-западнями, большими и малыми бойницами. В центре крепости поставили съезжую избу, а над ней – шатровую караульную башню, с которой дозорный казак мог издалека разглядеть приближение неприятеля. Башен острожных возвели шесть – четыре угловых, одну воротную и одну глухую. И расположили их так, чтобы каждая башня оберегала огневым боем соседние. На шатрах самых крупных – воротной и глухой – тоже соорудили сторожевые вышки. В брусовых, без дверей будках вырубили окна на четыре стороны света, пристроили обходные галереи с перилами.