– Иди к Ончас, – уже нетерпеливо повторил отец. – И забудь об орысах. Они не скоро придут. А старой тетке нужно помогать каждый день.

И, не оглядываясь, направился к коновязи.

Айдына же побрела на встречу с Ончас, которая с недовольной гримасой на смятом, как старый гриб, лице ждала ее возле юрты. Но мысли девочки витали в другом месте, на родовой горе Изылтах, что возвышалась рядом с аалом. С юга и запада Изылтах опоясывали неприступные скальные обрывы; с севера и востока – сбегали вниз крутые склоны, заросшие лесом. А на самой вершине с незапамятных времен стояла каменная крепость-све, в которой жители улуса – женщины и дети – отсиживались при нападении врага.

Айдына много времени проводила на Изылтах, и всегда – в одиночестве. Киркей не осмеливался подниматься на священную гору. Он был всего лишь харач[78]кыштымом, и путь на Изылтах ему заказан, как заказан он Адаю. Более того, когда Ирбек поднимался на гору для камлания, всех собак в аале привязывали, чтобы не распугали тёсей шамана.

С вершины Изылтах открывался прекрасный вид на степные долины и пологие сопки, поросшие жидким лесом. Смотри с нее во все глаза, не наглядишься: далеко и широко, на все четыре стороны раскинулись земли ее родного Чаадарского улуса. А по окоему – сплошной ковер синевы: то разлеглась бескрайняя тайга, а над ней – тоже синие горы в овечьих шапках облаков. Где-то там, на склонах Айлытах, ждал ее Киркей. Но дождется ли?

В тот день, когда вернулся отец, Айдына вновь оседлала Когдея и отправилась к священной горе, ведь с ее вершины можно первой увидеть нечто такое, отчего все в аале лопнут от зависти. Например, появление орысов…

Когдей с трудом спускался по крутой тропе в лог, когда Айдына увидела Быргена. Он лежал на камнях в полусотне шагов от нее, возле ручья, и пил воду. Сапоги его прохудились, одежда покрылась толстым слоем пыли, словно Бырген пришел издалека.

Айдына давно не встречала Быргена в аале, хотя прежде чуть ли не по десятку раз в день он попадался ей на глаза. Но она не придала этому значения. Какое ей до Быргена дело? Он даже не родич ей, а пришлый, из другого улуса. Но понравился чем-то Ирбеку, и тот взял его в помощники. Может, по той причине, что Бырген ловко управляется с жертвенными баранами? Так искусно разрывает кровяную жилу, что ни разу даже капли крови не пролил на землю.

Вероятно, и на этот раз Айдына проехала бы мимо, тем более ее и Когдея скрывали кусты, но тут она заметила Ирбека. Шаман спускался к ручью с противоположного откоса и так спешил, что поскользнулся и упал, преодолев остаток пути на спине. Бырген, услышав шум, поднял голову. Выглядел он крайне испуганно. Присев на корточки, как заяц, он озирался по сторонам, но, увидев шамана, успокоился.

– Тихо! – Ирбек тоже огляделся вокруг.

Знал бы он, что Айдына не только Когдею приказала лечь, но и сама устроилась в кустах, осторожно оборвав листья на уровне глаз! Очень уж хотелось ей узнать, почему Ирбек и Бырген предпочли встретиться вдали от людских глаз и ушей.

– Ай, Ирбек, на солнце не могу смотреть, – пожаловался Бырген и потер красные, гноящиеся веки. – Глаза песком занесло, лошадь вчера пала. Шибко скакал, чтоб Теркен-бега обогнать, но не успел.

Услышав имя отца, Айдына напряглась и вся превратилась в слух.

Ирбек смерил помощника настороженным взглядом и сел на траву, подогнув под себя ноги. Бырген устроился рядом.

– Говори, что за вести принес, – приказал шаман.

– Худые вести, – вздохнул Бырген и закашлялся. – Разбили орысы ойратов, и алтысарцев побили, и модоров, и алтырцев, и езсерцев. Разбежались все по улусам, притаились. Только не быть той победе, если б Эпчей-бег не взял сторону орысов. Из засады ударила его дружина. Многих кыргызов положили, и калмаков немерено!

– Теркен-бег встречался с Эпчеем? – быстро спросил Ирбек.

– Встречался, – кивнул Бырген, – сразу после боя. О чем разговор вели, не ведаю. Близко к юрте не посмел подойти. Но знаю, Теркен-бег за битвой с горы наблюдал, а два его воина ранены. Как это случилось, мне тоже неведомо.

– Дед мой, – поднял глаза к небу Ирбек, – да будет милость богов над ним, говаривал: «Не стоит бояться того, кто думает лишь о своем бездонном брюхе». Скажи, много ли едят орысы?

– Помногу, если еды в достатке, но и малым довольны без ропота. Горькое вино, что пьют ковшами, настаивают для крепости на волчьей желчи. Сильны и – ух! – как звери страшны. Волосы дремучие по всему лицу растут, одни глаза видны. У одного орыса борода длиннее, чем хвост ирбиса, и гуще, чем трава под ногами. Он ее за пояс затыкает, чтобы ветром не растрепало. А ругаться или смеяться начнут, листья с деревьев летят, и зверь со страху прячется в нору. Видел я, как один орыс копьем дерево проткнул, а другой – взмахом меча голову быку снес.

Тут Айдына едва не вывалилась из кустов. Неужто Бырген и впрямь видел орысов близко? Отчего ж тогда жив остался, если они так страшны и опасны?

Девочка подползла ближе. Слова Ончас совпадали с рассказом Быргена. Видно, не обманули ее духи.

– Топоры у них острые, острее не бывает, – продолжал свой рассказ Бырген. – Мечи и сабли из лучшего молата, и копья – короткие и длинные, и кистени железные медвежью голову разбивают, как орех. Есть у них палки громовые – большие и малые. Из них огонь, дым и смерть с грохотом вылетают. Ни заговором, ни пансырем невозможно защититься от тех палок железных. Поклоняются они доскам с ликами их богов. Лики тех богов черны, и взгляд их страшен. А над нашими богами смеются, обычаев наших не признают, а тех, кто против веры орысов, в воду окунают. Их шаман над ними крестом деревянным машет, а затем такой же крест, только малый, на шею надевают. После того кыргызу никак нельзя своих богов почитать. Бог орысов силен, кто ему неугоден, огнем пожжет.

Ирбек закрыл глаза и тихо сказал:

– Давно в стране Хырхыс жертву хану Эрлику не приносили. Рассердился он на черноголовых людей, мстит, насылает свое войско.

Шаман поднялся на ноги, сверху вниз посмотрел на Быргена:

– К ночи мне шалаш построй на священной горе. Камлать буду.

Страшновато было Айдыне красться по тайге вслед за шаманом и его помощником. Но любопытство победило. Когдея она оставила пастись в распадке у подножия горы. Ирбек и Бырген поднимались по тропе, о чем-то тихо переговариваясь. Айдына пробиралась по откосу, не оставая ни на шаг, и старалась не греметь камнями. Она умела ходить осторожно, и все ж не заметила сухой сучок, который под ее сапогом треснул так, что всполошилась кедровка. Противная птица заорала не своим голосом, снялась с дерева и понеслась сквозь чащу, будоража скрипучими воплями все живое вокруг.

Ирбек и Бырген остановились как вкопанные, обнажили ножи и некоторое время настороженно вглядывались в чащобу. Айдына затаилась среди камней, проклиная свой порыв проследить за шаманом и его помощником. Ведь если ее обнаружат, неприятностей не оберешься. За нарушение обета ее могли изгнать из улуса, не посчитавшись с тем, что она дочь бега.