Грэм поднимает руку. Когда Маркус переводит на него взгляд и кивает, несколько секунд ерзает на стуле, словно вдруг оказался в лучах прожекторов и крайне этим смущен.

Спрашивает:

— А что, случилось что-то плохое?

Маркус что-то коротко бормочет на ухо Миа, которая сразу же встает и подходит туда, где сидит Грэм. Вежливо просит Донну подвинуться, садится радом с Грэмом и берет его за руку.

По-моему, очень мило с ее стороны.

По-моему, Грэм чуть сильнее съехал с катушек, чем я думала.

И, опять-таки по-моему, «глубоко потрясены» — это, блин, еще очень слабо сказано, хотя собственно воскресное происшествие в этом смысле просто-таки меркнет по сравнению с еще одним фактом, с трудом укладывающимся в голове. Действительно «охренеть как потрясает» то… что Маркус стоит там, произнося все эти слова, в то время как прекрасно знает: тот, кто зарезал его «друга и коллегу», сидит прямо здесь вместе с ним в том же самом помещении.

Ну как он может этого не знать?

Могу лишь заключить, что полиция пришла к тому же самому выводу. Точно не знаю, кого набирают в Мет в нынешние времена, но целая куча детективов с мало-мальским опытом работы должна была сразу это предположить. Да, в отделении на момент убийства были еще и двое посетителей, но как-то трудно представить, чтобы у мамы Донны или у придурочного младшего братца Ильяса особо имелся мотив убить Дебби. Хоть какой-нибудь из обычного в таких случаях списка — гнев, месть, любовь, секс, деньги…

Вы уже наверняка прекрасно понимаете, что ничего из перечисленного в данном случае не канает.

В момент убийства в отделении имелось, само собой, и несколько «добровольцев», хотя те, кто смог снабдить полицию постоянным адресом проживания, уже свалили нахер отсюда при первой же возможности. В смысле, а вы бы как поступили?

Если не принимать во внимание пару этих «неформалов» без определенного места жительства, в итоге остаются лишь те из нас, кто госпитализирован принудительно, плюс сотрудники медперсонала, пока еще способные ходить своими ногами, а, по словам Маркуса, все они в данный момент присутствуют на собрании.

Похоже на то, во всяком случае.

В столовой, наверное, человек двадцать.

Опять стулья в кружок.

Маркус продолжает:

— Прежде чем открыть собрание, хочу дать слово тому, кто вкратце обрисует нам, в каком направлении сейчас движется наше отделение. — Указывает на единственного человека в помещении, который мне не знаком.

Ильяс вскакивает на ноги, явно в некоторой панике.

— Куда-куда движется отделение?

— Ну, этот человек сейчас тебе все расскажет, — заверяет его Маркус.

Ильяс садится на место, но вид у него по-прежнему встревоженный.

Этот человек — довольно пожилой, с седыми волосами — встает и представляется как член больничного попечительского совета.

— Хочу поставить вас в известность, что в числе прочего обсуждался и вопрос о закрытии вашего отделения. — Вещает он так, будто зачитывает новости по радио. — По крайней мере, временно, в свете последних трагических событий. Высказывалось предположение, что так будет лучше для душевного благополучия всех пациентов, если их переместят в какое-нибудь другое место.

Несколько представителей медперсонала кивают. А по-моему, лучше уж озаботились бы нашим физическим благополучием…

— Во-первых, хочу быть честным и признать прискорбный факт: мы попросту не способны найти сейчас достаточное число альтернативных коек для всех без исключения, и уж определенно не в Лондоне. Во-вторых, у совета сложилось мнение, что от максимально меньшей дезорганизации все только выиграют, и что пациенты наверняка выступят в поддержку того, чтобы все оставалось как есть. — Он обводит нас всех взглядом. — Что вы предпочтете остаться здесь, все вместе.

Мужик говорит дело, но я подумываю спросить, нельзя ли нам хотя бы избавиться от Лорен.

Вдобавок, мне приходит в голову, что за сохранение отделения наверняка выступает и полиция. Всегда лучше, когда есть возможность держать всех подозреваемых в одном месте, по собственному опыту знаю. Когда этот манерный дядька садится, а Маркус встает, чтобы сказать что-то еще, едва удерживаюсь, чтобы не представить себе происходящее в виде какой-то психопатической версии «Клюдо».

Мистер или миссис Псих, в туалете, с кинжалом.

Или «Тайна запертого тамбура». Ха!

Дальше различные пациенты начинают вставать со своих мест и выкрикивать вопросы, отпускать замечания или просто делиться случайными мыслями, в то время как Маркус пытается поддерживать хоть какое-то подобие порядка.

— А мы можем опять пользоваться сортиром? — спрашивает Лорен.

— Да, можете, — отвечает Маркус.

— Это хорошо, потому что в мужском тубзике жутко воняет.

— Это ты воняешь, — оживает Боб. — Рыбой воняешь.

— А крови много было? — интересуется Ильяс.

— Не думаю, что есть смысл это обсуждать, — отвечает ему Маркус.

— А где Дебби? — спрашивает Грэм.

Ну и так далее.

И вот настает моя очередь. Я сижу рядом с Шоном, и он вздрагивает — нервно, как котенок, — когда я внезапно встаю.

— А как насчет хоть какой-нибудь охраны?

Маркус смотрит на меня.

— Хорошая мысль, — замечает Тони. — Чтобы не дать Твари пробраться сюда.

— Ну да, хотя что, если эта Тварь и есть охрана? — язвительно подначивает его Лорен.

— О господи… — тут же сникает Тони.

Маркус по-прежнему смотрит на меня.

— Что ты имеешь в виду, Алиса?

— Ну, здесь явно небезопасно, согласен? — Озираюсь по сторонам в поисках поддержки и с удовольствием замечаю, что Люси и Ильяс согласно кивают. — Ваш долг — лечить, и вы вроде как обязаны следить, чтобы с нами ничего не случилось. То есть, в принципе, мы здесь как раз ради этого, верно? Когда вас могут с большей вероятностью в любой момент убить в закрытом государственном психиатрическом отделении, а не в пятницу вечером в какой-нибудь жопе мира вроде Хакни[90], то, по-моему, надо что-то в этом смысле предпринять. Думаю, все мы заслуживаем кое-какую приличную защиту.

Маркус смотрит на мужика из больничного совета. Тот явно чувствует себя малость неловко, но говорит:

— Это определенно вопрос, который мы можем обсудить.