— Предлагаете мне осторожничать? Приближаться медленно и брать города нежно?

— Раньше вы говорили, что не хотите лишней крови.

— Раньше. Я говорил так раньше.

— Это же ваши города, — заспорил Синдзя упрямо, словно человек, плывущий против течения. — Нужно думать не только о том, как их захватить, но и как удержать. Я так понимаю, Гальт еще долго собирается править этими землями. А чем меньше злобы затаят люди, тем легче будет ими управлять.

— Мне дела нет до того, чтобы их удерживать. Слишком уж много придется охранять. А как только на кровь слетятся стервятники, тут все равно воцарится хаос. Я веду эту войну не затем, чтобы Верховный Совет мог назначить побольше правителей.

— А зачем же, генерал?

— Я везу мертвых, потому что они — мои мертвые, — сказал Баласар спокойным, будничным тоном. Дрожь в его руках была совсем незаметной. — Я пришел не для того, чтобы покорить Хайем, почтенный Аютани. Я пришел его уничтожить.

Первые беженцы появились, когда маленькая армия Оты находилась в трех днях пути от селения дая-кво. Утром им встретилось лишь несколько путников, но к вечеру людей на дороге стало гораздо больше. Рассказывали все одно и то же. В Ялакет пришли корабли: военные, забитые гальтской солдатней, и торговые, из тех, что ходили в Чабури-Тан. Были еще и другие, чьи — неизвестно. Начальник гавани приказал закрыть причалы, но из складского квартала пришел целый отряд гальтов. Они-то и начали всем распоряжаться. К тому времени, как хай собрал силы, чтобы их выгнать, было уже поздно. Ялакет пал. Последняя надежда на то, что Ота зря поехал в селение, развеялась, как дым.

Люди стекались в лагерь даже ночью, привлеченные светом костров и запахом походных кухонь. Ота приказал принимать всех и каждого. Вести прибывали. Оказалось, что на складах гальтских купцов в Ялакете строили корабли с гребными колесами. Их приводили в движение огромные паровые котлы. Эти широкие плоскодонные суда шли против течения быстрее, чем если бы упряжки волов шли по берегу и тащили их. Они везли войска и самоходные повозки. Ближайшие к Ялакету предместья разграбили. Вдоль берега продвигался еще один отряд. Он добывал съестное и другие припасы. Гальты спешили в селение дая-кво. Именно этого и боялся хай Мати.

Ота сидел в шатре и слушал цикад. Они пели, как будто ничего не случилось. Как будто мир остался прежним. С юга дул ветер, отяжелевший от влаги. Пахло дождем, однако редкие тучи были еще далеко. Деревья кивали друг другу кронами, а он сидел спиной к очагу и таращил глаза во тьму.

Невозможно было угадать, пришли гальты в селение или нет. Может, дай-кво готовился к обороне, а может, поэтов уже взяли в кольцо и уничтожили. Из того, что он слышал, Ота знал: как только гальты со своими телегами доберутся до хороших дорог, ведущих от реки к селению, они начнут двигаться быстрее, чем вести о них.

Почти тридцать лет прошло с тех пор, как Ота последний раз поднимался по реке с посланием из Сарайкета. Воспоминания о той поездке напоминали сон. Плотом управлял мужчина, который был старше тогдашнего Оты, но моложе теперешнего. У него была маленькая дочка. Где ее мать, они не говорили, а Ота не спрашивал. Сейчас та девочка, наверное, выросла и сама родила ребенка. Как повернулась их судьба? Успели они спастись от бури, навстречу которой направлялся Ота, или погибли в одном из уничтоженных гальтами городов?

Слуга царапнул по двери. Ота разрешил ему войти. Дверь открылась. Мальчик замер в почтительном приветствии. За ним темнели фигуры Ашуа Радаани и других командиров.

— Пусть войдут, — сказал Ота. — И принеси нам вина. Погоди… Разбавленного.

В шатер вошли шестеро мужчин. Ота мрачно приветствовал их формальной позой. Видно было, что они готовились к этой встрече: почистили охотничьи одежды, в которых покинули Мати, побрились. По этим небольшим переменам и напряженным позам Ота понял, что его люди пришли к тем же выводам, что и он сам. Он постоял, ожидая, пока они устроятся на подушках, разбросанных по полу. Затем сел на стул и обвел взглядом этих серьезных мужчин, глав домов, которые всю жизнь, сколько он их знал, тешили свою гордыню и самоуверенность. Слуга налил каждому поровну вина и воды, и вышел, бесшумный, как призрак. Ота изобразил позу, которая означала начало аудиенции.

— Мы вот-вот встретимся с гальтами, — сказал он. — Неизвестно, где и когда, но очень скоро. Когда это произойдет, у нас не будет времени думать. Нужно договориться прямо сейчас. Вы принесли списки?

Каждый достал из рукава свиток и положил его перед Отой. В них было учтено все: люди, оружие и доспехи, лошади, луки и стрелы. Итог, показавший, насколько они сильны. Все, что удалось добыть. Ота пробежал глазами торопливые каракули, надеясь, что собранного им хватит.

— Что же, — сказал он. — Давайте начнем.

Никому из них еще не доводилось готовиться к битве, но у каждого был свой опыт. Один знал премудрости охоты, другой торговал со стражами западных крепостей и подметил кое-какие привычки и хитрости. Мало-помалу они создавали свой план. Как поступить, когда дозорные заметят гальтов. Кому командовать лучниками и арбалетчиками, кому — пехотой и конницей. Как защитить фланги. Как подать лучникам сигнал и отозвать их назад, когда другим отрядам будет пора вступить в бой. Они чертили пальцами линии на полу, кричали, спорили, потом успокаивались опять. Луна скатилась по небу на шесть ладоней, когда Ота объявил, что совет окончен. Они записали обязанности каждого, составили списки команд, условных знаков и распорядок на несколько следующих дней. Когда командиры ушли, небо над лагерем уже затянули тучи, первые капли ударили по шатру. Ота лежал в постели, завернувшись в одеяла из мягкой шерсти, слушал дождь и перебирал в уме все, о чем они говорили. Если их план сработает, возможно, все обойдется. В темноте, с вином в желудке и уверенными голосами своих людей в голове, он почти уже начал думать, что у них есть надежда.

Восход сделал тучи лишь немного светлей, однако что на востоке, что на западе небо осталось одинаково серым. Войско погрузило скарб на телеги и снова двинулось в путь к селению дая-кво. Поток беженцев иссяк. На дороге больше не попадались ни пешие, ни конные. Может, их задержали дождь и грязь. А может, что-то другое. Ота ехал во главе войска. Дозорные уезжали и возвращались, докладывая обо всем, что узнали. Рассвело, но солнце по-прежнему пряталось за низким серым потолком из туч. К Оте подъехал Найит на жилистой, резвой лошадке. Хай жестом пригласил его поехать рядом.

— Мне сказали, я назначен вестовым, — сказал юноша со сдержанной злостью. — Но ведь я тренировался вместе с пехотинцами. У меня есть меч.

— И лошадь.

— Ее мне передали вместе с новостями. Я чем-то вас прогневил, высочайший?

— Конечно, нет. С чего ты взял?

— Почему мне нельзя сражаться?

Ота подался чуть назад, и конь, почувствовав его движение, замедлил ход. Спина все болела, натертые бедра еще не зажили. Дождь вымочил ему одежды, и даже промасленная ткань исподней рубахи противно и холодно липла к коже. Щурясь от мелкой мороси, Ота глянул на юношу. Волосы у того намокли и слиплись.