Тихоня (мягко): – Спорный вопрос. Одним словом, я приветствую благотворительность, как цивилизованную форму отношений между людьми. Однако мне не хотелось бы прибедняться, я достаточно высокооплачиваемый журналист. Мне платят за гибкость, смелость и ответственность. «Журналисты – сторожевые псы демократии».

Ёка: – Псы – они псы и есть.

Тихоня: – Я готов был услышать здесь и не такое.

Васька: – Услышишь.

Пауза.

Пупсик (плаксиво): – Людей всегда раздражает, если кто-то начинает новую жизнь. Мы в этом много раз убеждались. Это даже не зависть. Это больше. Это раздражение, что самим слабо! Я тоже не боюсь взять этих денег, хотя мы в полном порядке и у нас все очень хорошо. Это ведь даже не Димка, это небесный диспетчер так распределил. Я правильно говорю, Дина?

Димка (наливает): – Правильно. Предлагаю выпить за небесного диспетчера.

Пьют.

Ёка: – Хороший ликер.

Димка: – Горячее подавать?

Васька: – Успеется.

Димка: – Главное, про мороженое не забыть.

Пауза.

Васька: – Слышь, Тихоня, последний раз мы виделись не в лучшей мизансцене.

Пупсик (с надрывом): – Ты говоришь о себе?

Васька: – Все друг друга стоили…

Пауза.

Тихоня (неожиданно решительно): – Очень жалею, что не дал тебе в морду! До смерти жалеть буду.

Васька: – Будешь. И никогда не дашь.

Тихоня (не очень уверенно): – Хочешь, сейчас дам?

Васька (встает): – Хочу. Даже сопротивляться не буду. Дай.

Тихоня (продолжает сидеть): – Сейчас это уже ничего не изменит.

Димка (усаживает Ваську): – Просто какие-то ненормальные! Да вы можете о деньгах говорить, или вы этого в принципе не умеете?

Васька: – Не умеем… (Кричит): В морду он мне даст! Кишка тонка! Вот люди! Ну если ты ее любил и хотел с ней жить, почему же ты ни ее, ни себя тогда защитить не смог? Где ж вас двоих так опустили?

Пауза.

Тихоня: – Я, Васька, считал, что я перед тобой виноват.

Васька (орет): – В чем? Ты ж знал, как я с ней обращаюсь! Я ей с каждой студенткой изменял, домой ходил когда вздумается, ключей от квартиры своей матери ей не давал, да я ее бил по пьяни! В чем, в чем, Тихоня, ты передо мной виноват был?

Пауза.

Тихоня: – Любила она тебя.

Васька: – Да не любила, а боялась. Не умеет она любить! Не умеет! Только бояться. У нее в голове каша. Она может что угодно хвалить и через пять минут обсирать. И каждый раз очень искренне. Она же утром просыпается и не знает, как ее зовут и с чем ее едят, пока ей мама не скажет или не намекнет. Я сначала-то думал, что это так и надо, что жена должна быть босая, беременная и на кухне… Я потом понял, что живешь не с бабой, а с человеком! Ты же не слепой, Тихоня. Ты же видел, на каких условиях тебя в богатый дом берут.

Тихоня: – А ты-то что так за меня переживаешь?

Васька: – Тебе ведь надо было Ёке доказать, что ты мужик, что тебя любить могут! А люди должны соединяться не по принципу «против кого дружим», а бескорыстно!

Димка (довольно отчетливо, но никто не обращает на него внимания, сейчас не до него): – Все соединяются корыстно. Мужик обнимает бабу, чтоб чувствовать себя мужиком… Баба рожает ребенка, чтоб чувствовать себя бабой…

Тихоня: —Я ничего не доказывал Ёке. Что я ей могу доказать? Она меня слишком хорошо знает. Я себе доказывал, что что-то могу.

Ёка: – Да? И поэтому вы трахались в моей постели, когда я была на работе. А я потом приходила, кипятила простыни и думала «за что?». И поэтому до трех ночи по телефону с кухни трепался, знал ведь, что мне в спальне все слышно! Пытки это называется, козел, пытки! И вы с Пупсом это понимали лучше других! Совесть-то молчала!

Васька: – А что ж ты, Ёка, все это хавала?

Ёка: —Думала, потрахаются – успокоятся. Ты б тогда с ножом не влез, до сих пор бы все по семьям жили.

Васька: – Холопы! Господи, все холопы! Пока барин не разрешил, ничего нельзя! Жить нельзя! Трахаться нельзя! Мысли иметь нельзя!

Пупсик (презрительно): – Ты, что ли, барин?

Васька: – Нет. Такой же холоп! Какая хренота! Полжизни коту под хвост! Я думал, только у меня, оказывается, у всех!

Ёка: – Конечно, у всех. Нас, Васька, всех из одной бочки наливали.

Васька: – Так чего же мы боялись? Семью разрушить? Это ж не Солженицына в застой ксерить! Это ж не в правительство бомбы кидать!

Тихоня: – Это потрудней будет.

Васька: – Ты про это уж точно все знаешь.

И всем как-то стало неловко. Все вспомнили. Димка быстро встал и пошел.

Димка: – Я боюсь, свинина подгорит.

Ёка начала ножом разбалтывать напитки в стакане, подливать к ним соки, пробовать. Все сосредоточенно уставились на нее.

Глупая была история. Димка все всегда раньше всех разнюхивал, вот он и притащил Солженицына. Все были еще зеленые, особо в компании не диссидентствовали, но марку держали. Димка притащил, уговорил Ёку в ее учреждении размножить. Тогда ксероксов не было, было громоздкое слово «ротапринт». Ёка за бутылку все устроила. Они еще с Тихоней не жили, а женихались, и Ёка ночевала в общежитии.

Первым истерику закатил Тихоня. Его папаша обнаружил текст, красочно объяснил, сколько и каких условий за это дают, и велел вернуть дарителю и выяснить, где взяли. По счастью, ее нигде не взяли, а записали на магнитофон с вражьего голоса, а потом распечатали на машинке. Будь какой другой источник, не факт, что Тихоня не заложил бы Димку папаше. С Тихоней ведь была история в шестом классе, Димку за сильное хамство математичке пытались пугнуть переводом в другой класс, и на собрании классная руководительница устроила голосование по этому поводу. Димка был любимцем, и против было всего пять-шесть подлиз, каково было наше потрясение, когда среди них обозначилась Тихонина рука.

– Как ты мог? – спрашивали мы на перемене, обступив Тихоню и разглядывая, как экзотическое животное.

– Она сказала, что будет стоять возле меня и смотреть в глаза, – доверительно объяснил он.

Второй по вопросу Солженицына выступила Пупсик, поучительным тоном поведав, какая у нее умная мама, как изобретательно она положила рукопись в кастрюлю для плова, как аккуратно сожгла и как долго рассказывала о несчастных диссидентских судьбах.

Димка сидел у меня с ушибленным выражением лица.

– Понимаешь, что это такое? – говорил он. – Это правосознание домашнего скота. Ведь они выросли в Москве, учились в престижной школе, прочитали много книжек, претендуют на нравственную полноценность!

Кстати, Васька тусовался по комсомольской части. На какие-то съезды ездил, но с Солженицыным вел себя прилично. Все сделали вид, что забыли, но пауза читалась громче противоугонной сирены.