Пупсик и Тихоня, как скульптуры у двери.

Пупсик (суетясь): – Ужасная жара… Мы так боялись опоздать, бензин на нуле… Две заправки по дороге, и обе, как назло, не работают…

Пауза.

Ёка: – Садись, мы не кусаемся.

Пауза.

Пупсик: – Неудобно без хозяйки.

Васька: – Хозяйка здесь Ирка.

Пупсик (двигаясь к столу): – Ну я не в этом смысле… (Тихоне): – Садись. Нет, давай вместе сядем (запихивает Тихоню между Ёкой и собой).

Димка (входя с цветами в вазе): – Ну, что мы пьем? (Садится к Ваське.)

Васька (наливает водку себе, Димке и Ёке): – Дальше мне не дотянуться.

Тихоня (наливает себе сок, Пупсику вино): – Я за рулем.

Васька: – Все за рулем.

Пауза.

Димка: – Я думаю, сначала надо выпить за встречу.

Ёка: – За встречу.

Пьют.

Пупсик (Димке): – Какой роскошный стол. Неужели это все вы сами?

Димка: – Почти все было готовое. Еще горячее и десерты. Главное, не забыть про мороженое. Про мороженое почему-то всегда забывают. Совершенно потрясающее французское мороженое.

Пупсик: – Этот паштет с грибами я обожаю. Я знаю, где вы его взяли, в итальянском магазине. (Тихоне): – Помнишь, мы покупали?

Тихоня (зло): – Помню.

Едят преувеличенно заинтересованно.

Пауза.

Пупсик: – Так странно, что мы здесь все. Все-таки какие мы уже старые…

Пауза.

Пупсик: – Жалко, что нет Димки и Ирки. Конечно, столько за эти годы всего произошло, но…

Пауза.

Тихоня (раздраженно): – Ты можешь помолчать?

Пупсик (чуть не плача): – Когда такие паузы… Я начинаю чувствовать себя виноватой. Я же живой человек!

Пауза.

Димка (почти нежно): – Наконец мне удалось собрать вас вместе, чтобы поговорить о наших финансовых отношениях. Я выражаюсь сухим американским языком, но это не должно вас обижать.

Ёка: – Общая сумма какая?

Димка: – Общую сумму по условиям я могу назвать только в присутствии всех участников.

Васька: – Ну?

Димка: – Среди нас нет Иры Ермаковой.

Ёка: – Слушай, это какая-то ловушка. Манька есть – Ваньки нет, Ванька есть – Маньки нет!

Димка: – Моей вины в этом тоже нет. Помните задачку про козла, капусту и лодочника? Эту задачку мне придется решить.

Пауза.

Ёка: – Ладно, раз так, то скажу за себя. Бабок у меня много, но я не собираюсь отказываться от своей доли в пользу тех, кто не научился работать и зарабатывать. Не потому, что я жадная, а потому, что не имею права их развращать. А то некоторые думают, что вместо того, чтобы зарабатывать, можно придумать себе идеологию, найти виноватого, и пусть он платит.

Пауза.

Пупсик (гордо): – Я думаю, тут таких нет. Здесь все сами зарабатывают.

Васька: – Если ты, Ёка, имеешь в виду меня, то мне твои деньги не нужны. И если у меня есть собственные взгляды, то это не связано с тем, что ты богата. Это связано с тем, что государство дает развиваться таким, как ты.

Ёка: – Оно не дает, просто я беру, понял? И это не государство, Васечка, а рынок. Рынок жесток, но справедлив.

– О чем они говорят? Какая-то психушка! – удивилась я. Встретиться, чтобы перемыливать газетные передовицы?

– Нормально. Все нормально, такая защитная реакция, – ответил Димка. – Смотри, не отвлекайся.

Васька (в полный голос): – Что же это за рынок, если на нем историк, кандидат наук, стоит дешевле, чем квартирный маклер?

Ёка (жуя): – Нормальный рынок. Жилье нужно всем, а русская идея – только тебе!

Димка: – Прошу прощения, мы ушли от темы.

Васька (торжественно): – Я готов принять свою долю американского подаяния. Но прошу заметить, что никогда ничего не просил. Я обеспечиваю свою семью, отказываясь от массы коммерческих предложений. И мою жену это устраивает, потому что она любит меня, а не деньги. И кстати, никто из присутствующих не может меня упрекнуть в том, что мои взгляды изменились хоть на йоту с момента написания диплома!

А правда, Васька всегда говорил одно и то же, просто раньше все над этим смеялись, а теперь все раздраженно переключают телевизор на его тексты. Просто возле Пупса его работа казалась столь не важной, что образ строился не по критериям личностной значимости, а по критериям дискомфорта, доставляемого жене, которая, кстати, ничего собой не представляла. Васька не подходил в мужья-интеллектуалы – вакансия была занята отцом и братом Пупсика. К моменту, когда у отца и брата из швов полезли труха и опилки и всем это стало слишком видно, Васька уже ни на что не годился, проще было начать лепить Тихоню с нуля, чем выравнивать Ваську. Никто не ожидал, что Васька возродится в молодых нежных женских руках, как птица Феникс.

Более непохожих людей, чем Васька и Тихоня, нельзя было придумать, общим у них было только безволие. Они были так мощно ломаны материнскими руками, что железную хватку Пупсика чуяли, как лошадь опытного ездока; а она сама, вдоль и поперек в рубцах липкого сюсюкающего материнского насилия по жизни, тоже умела либо насильничать, либо подчиняться насилию.

Пауза.

Тихоня: – В целом взгляды не изменились, но патриотизм и антисемитизм – разные ветки одного дерева!

Димка (явно перебивая): – Давайте выпьем… И надо не забыть про мороженое.

Васька (опрокинув рюмку): – Я лично в партии никогда не был, но писать для «Московского комсомольца» о том, что у Ленина был сифилис, гораздо гаже, чем в застой жить на Лениниану!

Тихоня (холодно): – Это исторический факт.

Тихонина мамаша, продавщица в книжном магазине, из всех сказок предпочитала самые кровожадные, какого-нибудь «Стойкого оловянного солдатика», «Соловья и розу», чтоб все похуже кончилось, а папаша, партийный работник мелкого розлива, страшно жучил его за отметки. Не помню уж в каком классе на уроке литературы Тихоня ответил, что реализм – это когда все плохо кончается, а соцреализм – когда все хорошо кончается. Его даже дразнили реалистом.

Васька (стукая кулаком по столу): – Историк здесь я! И нет такого исторического факта! И никогда не было! И история – это наука, а не то, за что мне сегодня готовы заплатить.

Димка: – Мы снова отвлеклись.

Пауза.

Тихоня: – Со своей стороны хочу сказать, что зарабатываю достаточно, но то, что я здесь, не умаляет моего чувства собственного достоинства. Если наш общий друг Димка, попав в более легкие экономические условия, чем у нас сейчас, разбогател, то…

Ёка: – Они там не более легкие.