Потом взялся за ручки Иркиной коляски и повез к подъезду. Ирка хотела упрямо сказать «сама», но смирилась и позволила себя катить. Ступеньки у подъезда были высокие.

Дафна смотрела, как Багров и Меф втаскивают тяжелую коляску на крыльцо. Как Ирка держится за обода, как незаметно морщится, когда ей нужно повернуться. Как она, точно что-то постороннее и неприятное, подвигает под пледом ноги.

Смотрела и, не отдавая себе отчет, что делает, царапала в кармане ногтем лист пригласительного дерева…

Разве может быть повелителем вселенной тот, кто ночью, приседая, бежит к холодильнику? Значит, действительный повелитель вселенной — холодильник.

Улита

Неизрасходованные силы мгновенно обращаются на самоуничтожение. Женщине с большой энергией нужен колоссальный объем работ и десять младенцев впридачу, или собственное тело разнесет ее вдребезги. Работай леди Макбет на отгрузке готовой продукции на заводе бетоноизделий, у нее не осталось бы времени заниматься ерундой.

Бывшая секретарша мрака маялась. Без эйдоса ей жилось приятнее ипроще. Она знала, что может сделать любую глупость — и хуже все равно уже не будет, потому что она бездушная ведьма. А тут… В общем, бедную Улиту жгло, как жжет пьющего человека только что полученная зарплата.

Не зная, куда себя деть, Улита попыталась поссориться с Эссиорхом. Тот против ссоры не возражал, но попросил перенести ее на вечер, когда у него появится время. Улита же ждать не хотела.

Насадив на четыре ножки табурета лучшую картину Эссиорха («Очень кстати! Я давно собирался ее переделать, да все руки не доходили!» — благодарно сказал он), Улита умчалась из квартиры. Она начала носиться по магазинам и скупила чуть ли не все бутики и антикварные лавки на Тверской, везде расплатившись одним и тем же конфетным фантиком.

На Моховой, у Манежа, к ней стали приставать комиссионеры. Не те старенькие, что помнили ее вминающую носы руку, а нового набора. Перешвыряв в комиссионеров все купленное в бутиках, Улита внезапно успокоилась. Поймала за бампер такси, на краткий момент оторвав задние колеса от земли, и, плюхнувшись на сиденье рядом с шофером, томно велела везти себя куда-нибудь. Водитель, образцовый семьянин, отработавший в таксопарке тридцать два года и имевший двух внуков, понял ее превратно.

— Выходьте, дамочка! — сказал он сурово. Улита посмотрела в зеркальце со своей стороны.

К ней толпой бежали суккубы, одетые в те тряпочки, что она швыряла в комиссионеров. Эти сволочи всегда улавливают момент, когда человек в раздрае.

— Сосредоточьтесь! Вы нужны родине! — сказала Улита так сурово и сухо, что у водителя вытянулось лицо. В сидящей рядом с ним девушке он увидел кумира своей юности — революционерку Клару Цеткин.

Тут же, не давая таксисту опомниться, неожиданно даже для себя, Улита назвала адрес в Подмосковье, где в деревне жила девушка Эди — Аня. Почему Аня? Этого Улита не знала и сама, но долго колебаться было не в ее правилах.

Ехать было далеко. Образцовый семьянин заколебался, но три фантика от карамелек и щедро, с барского плеча, добавленная к ним фольга от шоколадки решили дело. Съехав с шоссе, они долго тащились по насыпной дороге с бездонными ваннами луж. Машина, осторожничая, совалась в них носом. От радиатора валил пар.

Деревенька была подмосковная, почти потемкинская. В двадцати домах жили дачники, приезжавшие на лето. Один дом продавался. Один был после пожара. От него осталась только стена с окном. На окне болталась закушенная форточкой синяя занавеска. В остальных восемнадцати домах жили деревенские.

Как во всякой географической единице, были тут своя продавщица, свои старушки-веселушки, свой предприимчивый мужик с трактором и телятами, свой пьяница, таскавший с заборов сохнущие сапоги и молочные банки (в деревне это называлось «Колян прошел»); своя конторщица, она же бухгалтерша, она же главная по всем делам, требующим вмешательства ручки и бумаги.

И была Аня. Вне правил. Не городская уже, но и не деревенская.

Улита встретила ее на огороде, в резиновых сапогах и ватнике. Аня гонялась за соседской курицей. Хитрая птица удирала короткими перелетками, петляя между яблонями.

— Неправильно ловишь! Давай подмогну! — задорно крикнула Улита от ворот.

Грянул выстрел. Ошметки курицы разлетелись по грядкам. Улита опустила мушкет с фитильным замком. Неизвестный немецкий мастер семнадцатого века ценил крупный калибр. Пули были в кулак. Улита подула на мушкет, и он исчез.

— Я ее накормить хотела! — вздохнула Аня.

— Ей еду дают, а она удирает! Так ей и надо! — не поверила Улита. Она жила долго, но таких чокнутых куриц никогда не видела.

— Соседи меня прикончат.

— Забирай ее в суп! — распорядилась Улита. — А с соседями я поговорю. Их куры будут обходить твой забор со стороны Северного полюса. А если тебе захочется кого-нибудь покормить, они будут подходить по одной, вежливо шаркая ножкой.

Аня подобрала курицу и пошла в дом. Улиту она помнила плохо и видела лишь однажды, когда та увязалась с Эдей. Однако бывшую ведьму это ничуть не смущало. Она была из тех, кто дружит с людьми тем больше, чем меньше их знает. Уже с третьей фразы Улита стала называть Аню «детка», хотя Аня, по человеческим меркам, была старше ее лет на пять.

Дом у Ани был полудеревенский-полугородской. Несколько иконок на стене. Книжные стеллажи вдоль стен, сбитые из половой доски. Тут же, среди неплотного строя книг, на электроплитке таз, в котором варилось варенье, щедро сдобренное утонувшими осами. Рядом с компьютером стояла лопата, причем по некоторым признакам было заметно, что чем дальше, тем чаще пользуются лопатой и тем реже компьютером.

— Мне плохо! — пожаловалась Улита, ножом выковыривая из курицы круглую мушкетную пулю.

— Может быть, нашатырь? — забеспокоилась Аня.

Улита поцеловала курицу в клюв.

— Не в том смысле плохо, детка! Я не брезглива!.. Я не понимаю одного. Зачем человек сначала подбегает к своему счастью, а потом отбегает? И вообще: почему когда ему хорошо, то плохо, а когда плохо, то хорошо?

Аня пожала плечами. Она не лезла ни расспрашивать, ни сопереживать, ни объяснять. Она вообще почти всегда молчала, и Улите это нравилось. Должность штатного оратора давно была занята самой Улитой. И бывшая секретарша мрака продолжала разглагольствовать, попутно приглядываясь к Ане. В Ане не было ни бьющего в глаза ума, ни бойкости, ни умения устраивать быт, но было что-то спокойное, надежное, настоящее, чего так не хватало «разбешаке» Улите.

— Я не рассказывала, что обожаю придумывать психологические игры? — спросила Улита. — Ну допустим: ты приходишь в кафе и встречаешься с двумя разными людьми. Они между собой ссорятся. Один встает и якобы идет мыть руки. Другой в это время у тебя на глазах плюет первому в чай. А тот, что якобы руки моет, в гардеробе топчется на его куртке. Ты это в зеркало видишь. Твои действия?