«Человек тридцать — тридцать пять, — подумал я. — Все-таки в небе полетим, да и выпивки у куирис не будет».

— Сорок пять человек, — сорвался с языка ответ помимо моей воли. — А в том случае, если они согласны потесниться, и еще десяток.

Кремон кивнул и снова поднялся из-за стола, чтобы через некоторое время вновь за него усесться. Он отхлебнул из поджидавшей его полной кружки и заявил, что желающих улететь значительно больше.

На этот раз я решительно покачал головой, про себя подумав: «Жадность много людей сгубила», но язык почему-то не прислушался к трезвому голосу рассудка.

— Пожалуй, смогу взять еще десяток.

Затем я даже вздрогнул от неожиданной мысли, пришедшей мне в голову: а ведь о цене-то мы и не договаривались! И что теперь делать? Вдруг она окажется такой малой, что риск взять на борт стольких пассажиров нисколько не будет оправдан? Ну и как теперь ее узнать? А, была не была!

— Так, Кремон, ведь мы о плате за провоз каждого человека даже не разговаривали.

Стойнр несколько смутился:

— Действительно. Но почему-то я подумал, что пять золотых ноблей будет многовато, а вот четыре — в самый раз.

Гвен, внимательно слушавший наш с Кремоной разговор, заерзал на лавке, и я его отлично понимал.

Четыре золотых нобля! С каждого из шестидесяти пяти пассажиров! Это же получается больше двух с половиной сотен монет! И риску значительно меньше, чем с контрабандой. Да и встреча с пиратами исключена. Вот же спасибо моему навигатору Рианелю Брендосу за идею!

Кремон снова покинул наш стол, а я задумался над тем, что нужно договориться с корчмарем насчет обмена обоих бочек с ромом на какую-нибудь еду. Прокормить такую ораву будет нелегко, а полет наш не уложится в один день или даже в два. Ну и Амбруазу за лишнюю работу доплачу, да и вообще никто недовольным на корабле не останется. Разве что сами пассажиры, потому что им в трюме придется хорошенько потесниться.

Наконец Кремон вернулся за наш стол окончательно.

— Все улажено, — заявил он. — Завтра с утра люди сами подойдут к кораблю.

— Кремон, — спросил я у него, — ну а сам-то ты как? Может быть, с нами? Тем более с тебя я за провоз платы не возьму. В Гволсуоле побываешь, на родине.

Вопрос заставил Кремона надолго задуматься.

— Нет, капитан, — наконец сказал он с какой-то грустью в голосе. — Не то чтобы совсем уж у меня ничего нет, не такой уж я и пропащий. Да только что мне теперь делать в Гволсуоле? Нет, — на этот раз он тряхнул головой больше решительно, — здесь теперь моя жизнь, а уж дальше — как получится.

— Ну, как знаешь, — ответил я. — Но в любом случае у тебя есть время подумать до утра.

Оставаться тут дольше было незачем, и я совсем уж собрался возвращаться на «Небесный странник», когда в корчму вбежал человек.

— Там Герберга принесли, он со скалы сорвался! — громким взволнованным голосом сообщил он. Затем, уже тише, добавил: — Вряд ли до утра доживет…

Голос у вестника звучал очень расстроенным.

* * *

Мы вышли из корчмы вместе со всеми куирис. Идти пришлось недолго: рядом с корчмой, буквально за углом, находился храм Богини-Матери. Даже не храм — открытая часовня.

Перед алтарем, на невысоком столике, лежал юноша. Совсем молодой, не знаю, достиг ли он восемнадцатилетия, но вряд ли. Хрупкое телосложение, изорванная одежда и бледное лицо без единой кровинки. Судя по виду Герберга, человек, принесший о нем весть в корчму, оказался прав — долго этот юноша не протянет. Я видел множество людей, упавших с высоты на землю, так что сделать такой вывод мне несложно.

Над изголовьем бедняги склонился какой-то человек, вероятно, местный лекарь. На лице его ясно читалась безнадежность. И не потому ли юношу принесли в храм, положив у ног Богини-Матери, что вся надежда оставалась только на нее? На ту, что дарует человеку жизнь или забирает ее, решив, что он прожил достаточно.

— Кто он? — почему-то шепотом поинтересовался я у стоявшего рядом со мной Кремона.

— Герберг? Скрипач, — тоже шепотом ответил он.

— Скрипач? — Мне не удалось сдержать в своем голосе удивления. Я хорошо видел, как относятся все эти люди к сорвавшемуся со скалы юноше. У многих из них на глазах блестели слезы, а взгляды были такими, что становилось ясно — все они прощаются с Гербергом навсегда. А тут какой-то скрипач.

— Да, скрипач. Но какой скрипач! — все так же шепотом продолжил Кремон. — Герберг мог играть так, что, казалось, он играет не на скрипке, нет, — на наших душах! Герберг мог заставить смеяться и плакать, а мог сделать так, что ноги сами пускались в пляс. Все ему говорили: ну зачем ходить в скалы, играй нам, просто играй, а мы уж сможем тебя отблагодарить. И вот…

При последних словах Кремон смахнул с глаза набежавшую слезу. Причем смахнул открыто, нисколько не смущаясь ее появления. Да уж, наверное, действительно талант Герберга заслуживал такого отношения к нему, которое демонстрировали куирис.

Неожиданно люди, столпившиеся перед лежавшим у алтаря Богини-Матери скрипачом, расступились, чтобы пропустить Николь. Она склонилась над Гербергом, несколько раз провела ладонью над самым его лицом, затем опустилась перед ним на колени. Дальше Николь сжала пальцы скрипача в ладони, а вторую положила ему на лоб. На фоне обступивших ее мужчин фигура девушки смотрелась особенно хрупкой, и я почти в открытую обнажил нож, накинув петлю, продернутую сквозь его рукоятку, на запястье. А как иначе можно удержать скользкий от крови нож в руке?

Ведь если сейчас начнет происходить то, чего я опасаюсь до дрожи в коленях, единственное, что сможет спасти Николь, — кровь куирис, много крови. Возможно, кровь их всех. Я взглянул на вмиг побледневшее лицо Гвена, прячущего в рукаве открытое лезвие отточенного как бритва ножа. Затем перевел взгляд на Аделарда, закусившего губу и приобретшего вид человека, от которого нужно держаться как можно дальше, а еще лучше — бежать со всех ног.

Они меня поняли оба. Я подхвачу Николь на руки, а Аделард с Гвеном должны будут задержать куирис. Получится ли у нас? Не знаю, но мы обязаны попытаться спасти девушку.

Дальше произошло то, чего я совсем не ожидал.

— Его еще можно спасти, — сказала Николь, которая была сейчас даже бледнее Гвена. Но не от вида находящихся рядом с ней множества куирис, о которых рассказывают так много страшных историй. Это какая-то особая бледность, и она появляется у Николь, например, тогда, когда она избавляет Ларда от приступов головной боли. — Если успеть доставить его в Магуранд, в храм Богини-Матери, то жрицы храма смогут ему помочь. Но надо спешить.

Гул голосов, возникший при появлении Николь, стих, и все куирис почему-то посмотрели на меня. Я лишь молча пожал плечами и слегка развел руками: мол, я здесь и готов выслушать все до конца.

— Капитан, сколько времени понадобится вам, чтобы привести корабль в Магуранд?