Каждый час и работники, и работницы сменялись. Женщины потирали затекшие спины, мужчины с облегчением расправляли уставшие плечи. Те, кто отработал, уходили с поля.

– Куда они идут, тетя Джулия? – спросил Стюарт. – Ведь еще рано, и поле не засеяно.

– К полудню они возвратятся, – ответила Джулия. – За посадку риса я плачу дополнительно, к тому же лучшая команда получит приз.

Стюарт нахмурился:

– Ну и напрасно. Ты платишь им за день работы, так пусть и работают целый день.

– Ты рассуждаешь как янки, Стюарт. Эти люди все еще работают по-старому, освобождение ничего не изменило. На плантации всегда держали много работников. И так же поступали другие хозяева. Рождались дети, надо было кормить и ребятишек. Пищи было вдоволь, постройка новых хижин обходилась недорого. А население все росло. Через сотню-другую лет хозяева столкнулись с проблемой, чем их занять, ведь работы для всех явно не хватало. А праздный человек не знает покоя. Вот и возникла система уроков. Каждый работник и каждая работница, трудящиеся в поле, обязаны выполнить один урок в день – сеют ли они, пропалывают или собирают урожай. Урок равен четверти акра. В оставшееся время они могут заняться чем угодно, но можно и весь день потратить на выполнение урока. Это не имеет значения, ведь у нас всегда было до двухсот пар рабочих рук. Сейчас на плантации двадцать восемь наемных работников. Но они все еще ждут, что им будут давать по уроку в день. Если бы я хотела большего, мне бы пришлось убеждать их работать иначе. Мы сами приучили их к урокам и теперь связаны этим.

– Бездельники черномазые! Джулия шлепнула Стюарта по губам.

– Попробуй-ка повторить это слово! Я высеку тебя кнутом – болен ты или здоров. Только белые подонки называют негров черномазыми. Это чернокожие, негры, работники или слуги. В старину мы называли их своими людьми. Джентльмена распознавали по тому, как он обходился со своими рабочими. Помни это.

– Я буду помнить, мэм.

Далеко за полдень посадки закончились. Джулия сделала знак рукой, и Анкрум открыл шлюз. Вода хлынула из реки в канаву. Около часа понадобилось на то, чтобы заполнить весь периметр. Уровень воды поднимался все выше и выше. К заходу солнца наполнились мелкие поперечные канавки. Заря окрасила водную гладь: Но водостокам как будто разливалась живительная кровь. Затем наступили сумерки. Джулия велела Анкруму следить за уровнем воды. Детей она отправила ужинать и спать. Джулия и Анкрум, невидимые в темноте, ждали, когда взойдет луна. Анкрум еще немного приподнял ворота шлюза, и посеребренная лунным светом вода мягко разлилась по полю, покрыв его на три дюйма.

– Хорошая работа, Анкрум, – похвалила Джулия. Где-то проснулся пересмешник и затянул свою приглушенную песенку.

– Встретимся завтра.

Звезды мерцали в залитом луной небе, до рассвета оставалось недолго. Джулия возвращалась к спящему дому, юбки ее оставляли темный след на блестящих от росы тропе и лужайке. Джулия размахивала руками и счастливо улыбалась. Начало рисовым посадкам было положено.

В течение месяца потихоньку засеяли все поля. Садили и другие культуры, но рис всегда был на первом месте. Для него требовалось особое сочетание погодных условий и времени суток. Должна была стоять сухая погода, чтобы бороны не увязали в грязи, а ко времени завершения посадок надо было, чтобы подоспел прилив и поля оросились свежей водой. Затем наступал черед овощей и фуража.

Лиззи освоила гаммы и принялась изучать «Инвенции» Баха. Девочка уже научилась вышивать крестиком и теперь с неописуемым трудом пыталась овладеть атласной гладью. На кухне Дилси учил ее готовить приправу для подливки и чистить дикую спаржу, которую негритята приносили из леса. Девочка мужественно сражалась с числами, перемножая их столбиком, но всякий раз забывала, что il faut[2]требует сослагательного наклонения. Шесть раз она падала с лошади – это породило в ней отвращение к верховой езде до конца жизни.

В середине апреля посадки приостановились: работники собирали урожай клубники и гороха. Лиззи и Пэнси каждый день ходили на кипарисовое болото за петухами – дикими ирисами, широкой голубой каймой обступившими черную воду. В лесах стоял густой аромат жасмина, и крохотные фиалки бархатными подушечками окружили стволы деревьев. Птицы порхали по деревьям, кружились в погоне за насекомыми или, сидя на ветках, пели.

– Красуются, – презрительно фыркала Пэнси.

С первого мая дети и Джулия переехали жить в сосновый бор. По традиции белые покидали плантацию десятого Мая. С одиннадцатого мая начинался сезон болотной лихорадки. Джулия, конечно же, заметила, что Пинкни болен, и это заставило ее быть осторожнее. Никто не знал, что вызывает болезнь, но опыт двух столетий учил, что болотной лихорадкой заболевают только белые и случается это от первых чисел мая до первых октябрьских заморозков. Знали и о том, что сосны защищают от болезни. Загадочным было и еще одно обстоятельство: болели лишь те, кто выходил на ночной воздух. Можно было без опаски оставаться в главном особняке Барони, если с заходом солнца плотно закрывать двери, окна и каминные трубы. Но сосновая роща была совсем рядом, и потому лучше было переехать. К тому же ночной бриз способствовал здоровому сну.

Лиззи полюбились простор и незамысловатость лесного дома. Мебель была сделана из сосны плотниками Джулии. Сиденья стульев были обтянуты не бархатом и не шелком, а простым муслином. Больше всего ей понравилась тенистая веранда по трем сторонам дома, с веревочным гамаком и широким креслом-качалкой. С большим неудовольствием она ездила каждое утро после завтрака в большой особняк Барони, где ее ждали фортепиано и письменные задания.

Последние две недели мая посадки не производились вовсе. В полях сновали птицы в поисках семян. Джулия проверяла состояние амбаров, где предстояло хранить зерно, и исправность инструмента, который нужно было точить или чинить. Стюарту доверили шлюзы. Мальчик очень гордился столь ответственным поручением и проверял уровень воды на восьми рисовых полях по нескольку раз в день. Главным удовольствием было приоткрыть шлюз, чтобы впустить еще немного воды. Стюарт загорел и окреп, но очень мало вырос, что весьма огорчало его. Лиззи все ее платья стали малы, а ведь девочке всего восемь лет. К пятнадцати годам ломающийся голос Стюарта зазвучал так басовито, что он даже завоображал. Но рост его по-прежнему был чуть больше пяти футов. Стюарт старался возместить этот недостаток, укрепляя мускулы и закаляя свое мужество. Каждый день он, отталкиваясь шестом, проходил в плоскодонке милю против течения, а затем позволял течению нести лодку обратно, управляя веслом на корме. Помня уроки Пинкни в Карлингтоне, он заставлял свою лошадь перескакивать через каждую изгородь и через каждый поваленный ствол. К счастью, в Барони были уже не те чистокровные скакуны, которыми Эшли по праву гордились на скачках в довоенные годы. Лошадь Стюарта редко соглашалась прыгать, и потому его разбитый череп уцелел.

Июнь начался великолепно. Оставшиеся рисовые поля были засеяны и покрыты водой до десятого числа месяца. Но Джулия не казалась удовлетворенной, вопреки ожиданиям Стюарта. Каждый день, рано утром, она обходила засеянные в мае рисовые поля, вглядываясь сквозь рябь, которую гнал по воде ветерок.