Конечно, если бы он сразу принял сторону безумной старухи, как и велела Безликая Госпожа, дедушка сейчас был бы с ним. Возможно, это мертвый бог Эмеритуса забрал Безжалостного, дьявольской хитростью направив в него стрелу, выпущенную из лучка-дохлячка, в наказание за то, что Мрачный не выполнил такое простое поручение…

Если бы Мрачный действительно мог обвинить в смерти старика Софию и Безликую Госпожу, ему бы полегчало, но он понимал, что единственный виновник этого несчастья – слабоумный внук, который, зная, что вокруг лагеря кипит сражение, слишком резко выскочил из-за палатки. Тяжесть ошибки давила на плечи сильней, чем весил дедушка при жизни, поэтому варвар прибавил ходу. Он сознавал, что не сможет убежать от своей вины, но надеялся, окунувшись с головой в сражение, хотя бы на время забыть о ней. А также о других своих трудностях. Мрачный все еще не решил, как быть с Чи Хён, что делать с дядей и можно ли доверять Хортрэпу настолько, чтобы рассказать ему правду о Трусливом, который сбежал, потому что тоже не мог решить, как быть с Софией и Безликой Госпожой.

Была и еще одна причина, такая же давняя. Стоило увязнуть в одной проблеме, как тут же появлялась следующая, например огромная вражеская армия, пришедшая сюда, чтобы убить девушку, которую он любит, и всех, кто окажется рядом с ней. С таоанцами, конечно же, нужно разобраться, но так уж получалось, что, отложив небольшую трудность до завтра, он получал наутро уйму новых. Если Мрачный хочет избавиться от проблемы, он должен решить ее сразу, а не хоронить под кучей других. Такие вещи человек обычно понимает, когда уже не имеет возможности что-нибудь предпринять.

Мрачный зашлепал сапогами по жидкой грязи мимо сломанного частокола. Он посмотрел на багряный вал, все еще бегущий в долину, и подумал, что ему недолго осталось носить свой позор и страдать из-за нерешительности. За всю жизнь ему ни разу не приходилось видеть столько солдат, и конец неравной битвы будет быстрым и ужасным – совсем не таким, как в песнях. Что ж, если древняя легенда окажется правдой, Мрачный попросит лишь о том, чтобы в Медовом чертоге Черной Старухи, после того как он оставит все свои заботы на пороге, ему позволили испить вместе с дедушкой рог доброго снежного меда.

Улыбнувшись в первый раз за все утро, Мрачный побежал еще быстрее.

Чи Хён сжала зубы и тут же вздрогнула. Жуки и саам помогли забыть о шатающемся зубе, едва не выбитом в схватке с азгаротийцами, и вот теперь он снова адски заболел. А может, это была работа Софии – попробуй теперь вспомни. Она посмотрела на широкое ровное пространство прямо перед собой: черная маслянистая поверхность Врат, не менее опасная, чем ковер, сплетенный из ядовитых змей. Возможно, два дня назад Чи Хён стояла на этом же самом месте, когда открылись гребаные Врата, а вчера подралась с Софией у дальней их кромки. Если удастся пережить нынешний день, завтра она ни за что сюда не вернется – она становится похожей на Сестер Сна, каждое утро расставляющих миски с черным рисом и курительницы с фимиамом из рыбы-гарпии возле Непорочных Врат. Однажды на рассвете Чи Хён видела, как монахини с шорами на глазах шли через тыквенное поле и серые ленты, пришитые к их рясам, развевались на ветру, словно щупальца медузы. Тогда она сочла древний ритуал чрезвычайно жутким, но теперь он казался пустяком по сравнению с тем, что собирался устроить около Врат Хортрэп.

Совомышь захлопала крыльями по лицу хозяйки, засмотревшейся на обнаженного белокожего гиганта, который тащил огромный заплечный мешок на плетеной раме, увенчанный самодельным алтарем. Чи Хён шикнула на своего демона, пытаясь успокоить, но Мохнокрылка продолжала отчаянно биться над ее головой и хлестать кожистыми крыльями по больной щеке. Принцессе по-прежнему не нравился план колдуна, но если таоанцы не остановятся в ближайшие тридцать секунд, а Хортрэп не успеет все подготовить, кобальтовых просто сметут…

И все же, когда страх разверзся в груди так же широко, как Врата перед глазами, багряная конница притормозила в какой-то полусотне ярдов от Чи Хён и ее небольшой свиты. Таоанцы демонски слаженно разошлись полукругом, а кобальтовые всадники вытянулись в линию по обе стороны от Врат. Сотня с небольшим оставшихся в строю ранипутрийских драгун кавалерессы Сингх и около пятидесяти наездников капитана Кимаеры, уцелевших в сражении у Языка Жаворонка, вовсе не выглядели устрашающей силой, но они должны были задержать противника, пока несколько сотен пехотинцев не догонят своего генерала или же Хортрэп не выполнит задуманное. О том, чтобы оставить кого-то из здоровых солдат в резерве, Чи Хён не помышляла. У кобальтовых не хватило бы бойцов даже для защиты крепости, не говоря уже о походном лагере, частокол вокруг которого был еще ниже, чем боевой дух солдат.

В то время как демон беспокойно хлопал крыльями, Чи Хён рассмотрела плотную линию из трехсот имперских всадников на рыхлом, высотой по надкопытье снегу. Превосходно обученные лошади не ржали и не гарцевали, и если бы не струи пара из ноздрей, их можно было бы принять за статуи. Многочисленная пехота таоанцев по-прежнему скрывалась за внушительной стеной кавалерии, и Чи Хён оставалось лишь надеяться, что битва еще не проиграна, что ряды противника вот-вот раздвинутся и вперед выйдут ее второй отец и полковник Ждун, чтобы предложить самозваному кобальтовому генералу переговоры.

Никакого движения, за исключением колеблющегося моря багряных знамен, сдерживаемого плотиной кавалерии. Канг Хо Хитроумный, как называли ее отца, всегда говорил ей, что боем нужно управлять, оставаясь в тылу. Если он уехал вчера, все еще может кончиться хорошо, если же остался с таоанцами, то кобальтовых ждет верная смерть… Разве что Хортрэп совершит невозможное с помощью древнего заклинания, которым не пользовались уже лет пятьсот, – вероятно, чрезвычайно мощного, если даже сам колдун никогда прежде не пытался его применить.

Чи Хён посмотрела через плечо туда, где должны были ожидать ее приказов Чхве и Сасамасо. Но, конечно же, там, с левой стороны, стоял только ее страж доблести, а находившаяся обычно справа кавалересса из народа Венценосного Орла ушла навсегда, как и многие другие. Теперь ее место занял Феннек, но не похоже, что он очень этим доволен. Да и не должен бы, учитывая, какой пинок им предстоит получить. Кавалересса Сасамасо была доброй и мудрой, неистовой в сражении и преданной, словно демон, но она исчезла в Изначальной Тьме, и какие бы ужасы там ни обитали…

Настоящий ужас – в том, что Чи Хён позволила Хортрэпу воззвать к их помощи. Она обернулась к стоявшему на коленях перед самодельным алтарем нагому колдуну, Мохнокрылка наконец оставила ее в покое, взмыв в небо, навстречу холодному северному ветру, подальше от Врат и татуированного, блестящего от пота великана, который нашептывал что-то в темный портал, не так уж и важно, что именно. Он погрузил бледные руки в лежавший перед алтарем простой полотняный мешок, откуда доносились визг и шипение.

– Генерал, – начал было Феннек звонким от напряжения голосом, но в этот момент, перебивая его, взревели имперские горны, все разом и так близко, что Чи Хён показалось, будто они дохнули холодом на ее распухшую щеку.