Линии ее тела были столь дивны, что Гвидо разглядывал ихпочти с умилением. Ее волосы мерцали и завивались локонами, и он подумал, чтоесли бы девушка их распустила, они закрыли бы ее непроницаемым плащом. Какхорошо, что они перевиты серебряными нитями и не скрывают ее божественнойкрасы! А лицо, какое у нее лицо?

Гвидо с превеликим трудом оторвал взор от бедер, изгибыкоторых напоминали античную амфору, и взглянул в лицо лунной красавицы.

Сердце его пропустило один удар, и тот миг, пока оно небилось, показался ему вечностью. Он видел много прелестных женских лиц, нооткуда тогда это ощущение, будто он впервые – впервые в жизни! – увиделженщину? Неужели один только взгляд этих неземных глаз сумел перевернуть егоодинокую, черствеющую душу?

И снова волна страха нахлынула на Гвидо и объяла его. Онподнял было руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но не смог. А сердцеболело все сильнее и билось, билось в грудь, словно в клетку… может быть,мечтало вырваться на волю?

Заметив этот резкий жест, серебряная девушка вскинула руки,как бы защищаясь, и отступила к окну.

И тут же слова молитвы застыли на губах Гвидо. Он покачалголовой, пытаясь дать ей понять, что не будет прогонять ее.

Серебряные глаза испытующе смотрели на него. Вот странно –луна светила незнакомке в спину, а между тем лицо ее было освещено, как если былунный свет отражался от некоего тайного зеркала. Или она светилась изнутри?..

Девушка сделала осторожный шаг и оперлась о край широкойскамьи, стоявшей в углу. Топчан да скамья – вот и все убранство кельи.

Девушка села. Потом гибким движением, заставившим сердцеГвидо вновь приостановиться, прилегла, подняв одну ногу на скамью, а другуюопустив на пол. Теперь лицо и плечи ее были в тени, а лунный луч освещал лишьполукружья воздетых грудей, да мерно вздымавшийся живот, да маленькую клумбусеребряных завитков внизу этого живота. Они сверкали так, словно были усыпаныбриллиантами, и Гвидо не мог отвести от них взгляда.

Девушка повернула голову. Гвидо не видел ее глаз, но ощущалэтот пристальный, немигающий взгляд как прикосновение, потому что в тех местах,куда она смотрела, вдруг начинала гореть кожа, и жар этот медленно, нонеостановимо разливался по всему телу, заставляя напрягаться все мышцы почти доболи… но это была приятная боль, волнами набегавшая – и оставлявшая, скатываясьот груди к чреслам и собираясь в них.

Девушка вздохнула – груди ее всколыхнулись, дрогнула тонкаялиния живота.

Гвидо услышал стон – и не сразу понял, что этот стонисторгли его пересохшие губы. И тут незнакомка подняла руку и замедленнымдвижением, как бы давая время полюбоваться ее изящной, тонкой кистью, положилаее на серебристую курчавую поросль.

Пальцы ее скользнули внутрь, и кисть затрепетала – таккрылья бабочки трепещут над пышным венчиком цветка.

Гвидо смотрел – забыв, что у него пересохло горло, забыв,что надо дышать.

Легкие движения были сперва небрежными и ласкающими, но вотони участились, и по телу незнакомки прошла дрожь… которой отозвалось телоГвидо.

Соски ее грудей напряглись и стали торчком. И точно так жезатвердели соски Гвидо. Да и не только они!

Его бедра все сильнее наливались не то блаженной, не томучительной тяжестью, и, случайно опустив взгляд, Гвидо вдруг увидел своенапрягшееся естество… увидел словно впервые!

Да полно! Да разве это – его тело?! Сей вечно вялый, ленивыйотросток внезапно превратился в нечто похожее на разрушительное, опасное орудие– подобие тяжелой боевой палицы.

Гвидо осторожно потрогал орудие пальцем – и едва удержалсяна ногах, такой прилив удовольствия ощутил. Он сжал свою плоть ладонью – ипробормотал что-то, благословение или проклятие, он и сам не знал.

Тихий звук отвлек его, и он оторвался от созерцания своегонеузнаваемо изменившегося тела.

Движения девушки, распростертой на лавке, сделались резкими,быстрыми. Все тело ее волнообразно изгибалось, и некая чарующая сила сквозила вэтих почти конвульсивных порывах.

По телу Гвидо вновь прошла судорога, а рука его тоженевольно задвигалась, как если бы он был отражением, всего лишь отражениемкартины наслаждения, вершившейся на его глазах. Однако это «зеркало»,оказывается, имело свойство перенимать и чувства отражаемого человека, потомучто, когда незнакомка начала биться и стонать, утратив власть над своим телом,Гвидо ощутил, что вся его суть как бы перетекает в напрягшуюся плоть.

В голове его все плыло, в глазах стоял туман, ласки, которымон подвергал себя, были сладостны – и все же он мечтал завершить их как можнобыстрее. И они подходили к концу. Вот первая судорога опоясала чресла – Гвидоахнул, замер, чувствуя, как наслаждение мягко обволакивает тело… но этоблаженное самосозерцание прервал тихий шепот:

– Иди ко мне…

Гвидо взглянул.

Незнакомка, приподнявшись, смотрела на него своимиколдовскими серебристыми глазами, и шепот ее был исполнен такой страстноймольбы, что сердце Гвидо задрожало.

Он не смог ослушаться. Он подошел к ней, и приблизился, ивстал на колени меж ее широко раздвинутых бедер, и движением, прежде неведомым,но в то же время знакомым телу как бы издревле, он впустил себя в отверстое,нетерпеливо ждущее естество.

Она ахнула, схватила его за плечи, притянула к себе. Плотьего проникла в жаркие, тесные глубины, и Гвидо почудилось, словно самосветнаясеть опутала его тело и душу, соединяя их. Душа его слилась с телом в единомпорыве, и не только в плоти, но и в сердце отозвалось неистовое наслаждение,сотрясшее все его существо.

* * *

Он очнулся от холода, но прошло какое-то время, прежде чемудалось собрать обрывки смятенных, взорванных ощущений и понять: он лежит накаменном полу, и дрожь озноба пробирает его тело.

Гвидо приподнялся, огляделся.

Он остался один… один. Луна ушла, звездная ночь заливала всевокруг, и келью заполонила тьма. И пустота.

Можно было бы подумать, что все это было лишь сном, одним изтех видений, которых так боятся – и о которых так мечтают запертые в монастыряхмужчины, ибо эти видения заменяют им реальную жизнь. Но он чувствовал – вернее,чувствовало все его тело, наполненное мучительно-сладостной болью первогоПознания, – что случившееся не было бесплотным мороком. Он возлежал с женщиной– впервые в жизни! – и утратил нынче ночью девственность и непорочность.