Расчувствовавшись, дуче крепко пожал мне руку.

— Тогда все хорошо, благодарю вас, — сказал он.

В широком черном драповом пальто и такой же черной фетровой шляпе с широкими полями дуче направился к двери, и мы поспешили к «Аисту», стоявшему в готовности к взлету. Я с большим трудом втиснулся в узкую щель второго сиденья, тогда как сам дуче развалился на первом. Перед тем как забраться в самолет, он выказал некоторые колебания, и тут до меня дошло, что Муссолини сам был опытным летчиком и, безусловно, понимал, какому риску мы намеревались себя подвергнуть.

Мотор набрал максимальные обороты, и мы кивнули остававшимся товарищам. Я обеими руками вцепился в две стальных трубы, которые образовывали каркас самолета, и попытался противостоять колебаниям своего тела, стараясь облегчить давление самолета на грунт и не дать машине выйти из равновесия. По знаку Герлаха солдаты, которые держали самолет за крылья и хвост, разом разомкнули хватку, и пропеллер потянул нас вперед. Сквозь окна до меня донеслись ободряющие крики моих людей.

Мы мчались все быстрее и быстрее, и конец импровизированной взлетной полосы неуклонно приближался, но самолет все еще оставался притянутым к земле, словно попав под воздействие магнита. Машину потряхивало на отдельных небольших камнях, и я изо всех сил старался сохранить равновесие. Вдруг через переднее стекло прямо перед нами я увидел глубокую рытвину, лежавшую поперек движения самолета.

«Господи! Если мы рухнем туда…» — пронеслось в моей голове, и тут наша «птица», на наше счастье, слегка оторвалась от земли.

Левое колесо шасси еще раз резко напоролось на что-то, самолет легонько нырнул носом, и мы оказались уже у самого края плато. Слегка наклонившись влево, машина провалилась в пустоту, а я закрыл глаза и затаил дыхание в ожидании страшного удара…

Свист ветра вокруг крыльев стал резче и превратился в настоящий рев. Все это длилось каких-то несколько мгновений, но когда я открыл глаза, то увидел, как Герлах начал выводить самолет из свободного падения и медленно выравнивать его в горизонтальном положении — теперь мы двигались с достаточной скоростью даже для этой разреженной атмосферы, чтобы держаться в воздухе. На бреющий полет наш «Аист» перешел буквально в тридцати метрах от дна котловины и сразу же достиг выхода в долину. Все плохое осталось позади.

Уверен, что все мы были еще бледнее, чем за несколько минут до этого, но никто не проронил ни слова. Все еще приходили в себя от пережитого, и я с некоторой фамильярностью положил руку на плечо дуче, который теперь-то уж точно был спасен.

Через несколько минут Муссолини полностью оправился и вновь обрел дар речи, начав рассказывать о местах, над которыми мы пролетали на высоте всего ста метров. Такая высота была выбрана исходя из мер предосторожности, и наш самолет буквально прижимался к каждой сопке.

— Здесь двадцать лет тому назад я выступал на большом митинге, — ударился в воспоминания Муссолини. — А там мы организовывали похоронную процессию одного нашего друга…

И тут до меня дошло, что дуче почти без ошибок бегло говорил по-немецки. Это был факт, который в нервном напряжении прошедших часов я даже не заметил, принимая его как нечто само собой разумеющееся.

Теперь я мог по-настоящему порадоваться романтическим красотам местности, которую в тот день видел всего во второй раз в своей жизни. В первый раз через небольшие отверстия в фюзеляже планера можно было наблюдать только небольшие участки, а уж о каких-то впечатлениях и говорить не приходилось. Теперь же весь ландшафт лежал прямо передо мной, и за исключением двух распорок мне ничего не мешало. Это было непередаваемое ощущение!

Внизу показался Рим, и мы взяли курс на аэродром Пратика-ди-Маре.

— Внимание! — бросил нам Герлах. — Держитесь крепче! Садимся в два приема!

«Верно, — подумалось мне. — А я уж и забыл о нашем поврежденном шасси!»

Самолет очень нежно прикоснулся к земле и, балансируя на правом переднем колесе, покатил по полосе. Наконец он остановился.

«Какой сегодня день? — подумал я. — Ах да! Воскресенье — счастливый день!»

Гауптман Мельцер поприветствовал нас от имени генерала Штудента, искренне радуясь нашему успеху, и тут на летном поле я увидел три готовых к взлету Не-111. Началась обычная в таких случаях церемония, во время которой мне выпала честь представлять дуче экипаж нашего нового самолета. Время поджимало, и я, выражая свою благодарность гауптману Герлаху, только крепко пожал ему руку. Следовало поторопиться, ведь нам надо было достичь аэродрома Вены еще до наступления темноты.

В Вену вместе с дуче. — Все будет хорошо. — В гостинице «Империал». — Звонок Гиммлера. — Моя жена удивляется. — Рыцарский крест Железного креста. — Поздравления фюрера. — Повышение. — Республиканская фашистская партия[145]. — Историческая ошибка Муссолини. — Остановка в Мюнхене. — Семья дуче. — Последний визит Чиано. — В главной ставке фюрера. — Благодарность фюрера. — Полуночный чай у Гитлера. — Темы у камина. — Перед первыми лицами вермахта. — Мнение Геринга. — Борман и Риббентроп. — Назад в Италию. — Минимальные потери. — Приглашение к доктору Геббельсу. — Частная жизнь министра пропаганды

Лететь в «Хейнкеле» было намного комфортнее, однако толком поговорить из-за шума моторов не удавалось. Дуче откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Я тоже задумался, ведь нам все же удалось выполнить поставленную задачу — здоровый оптимизм и сильная воля помогли справиться со всевозможными хитростями неприятеля. Ясно было также и то, что солдатская удача явно улыбалась мне и во многом помогала. Особенно в тот день, когда все могло пойти совсем иначе и закончиться провалом операции!

Однако я был не готов предаваться размышлениям о стечении всех тех счастливых случайностей, которые способствовали успеху, хорошо осознавая, что особой благодарности заслуживали мои боевые товарищи, ведь они пошли за мной добровольно. Без их железной дисциплины и беззаветной доблести у меня ничего бы не получилось.

Следовало позаботиться о раненых. Слава богу, что нам удалось подобрать всех живыми. Хотелось надеяться, что они поправятся! Я вновь мысленно проиграл весь ход событий, развернувшихся в высокогорном отеле. Пропало четыре планера, и что с ними случилось, мне было неизвестно. Может быть, им удалось где-то приземлиться? Меня терзала неизвестность, ведь для войскового командира нет ничего хуже, чем доклад о пропаже без вести части своего подразделения. Во время обратного полета в Рим мы с Герлахом старались их отыскать, всматриваясь в каждую долину внизу, но никаких признаков планеров не обнаружили.