«Значит, она наткнулась на его имя в газете. Я был прав, – подумал Бошер, – она сама позвонила ему, о случайной встрече на улице не может быть и речи».

– По-моему, это я должен вас поздравить, – пожал плечами Мастре. – С тем, что этой работы вы так и не получили. Человека, который принял меня в газету, я считаю временами своим заклятым врагом. – В голосе его прозвучали усталость и разочарование. – К примеру, я никогда не смогу одеть свою жену так, как сейчас выглядит Жинетт. И в отличие от вас шестинедельная туристическая поездка по Европе мне тоже не по карману.

А ведь мужчине очень непросто сделать такое мучительное признание, мелькнуло в голове у Бошера.

– Так вы женаты?

– Навеки.

– У него четверо детей, – вставила Жинетт.

Слишком поспешно, подумал Бошер.

– Пытаюсь собственными силами выправить демографический дисбаланс, доставшийся Франции в наследство от Наполеона, – с иронией улыбнулся Мастре.

– Ты видела его детей? – поинтересовался Бошер.

– Нет, – кратко ответила Жинетт, не вдаваясь в подробности.

После того как официант поставил на столик бокалы, Мастре поднял свой.

– За приятный отдых в приятной стране! – с той же иронией в голосе произнес он. – И за скорое возвращение.

Все выпили. За столом повисло неловкое молчание.

– Что у вас за специализация? – спросил наконец Бошер. – Я имею в виду, есть ли у вас какие-то любимые темы?

– Война и политика. Самые выигрышные.

– Пожалуй. Во всяком случае, вам не приходится сидеть сложа руки.

– Да. У нас полно дураков и скотов, которые просто не дадут бездельничать.

– Что, по-вашему, ожидает Францию? – Бошер принял решение быть вежливым и поддержать разговор: черт побери, нужно же выяснить, для чего Жинетт понадобилось их знакомить.

– Что нас ожидает? Сдается мне, эта фраза стала во Франции чем-то вроде приветствия. Ее слышишь куда чаще, чем «доброе утро» или «как дела». – Мастре пожал плечами. – Ожидают неприятности.

– Неприятности ожидают всех, – заметил Бошер. – И Америку тоже.

– Хотите сказать, – в глазах Мастре прыгала холодная усмешка, – что Америку захлестнет волна насилия и политических убийств? Что там начнется гражданская война?

– Нет. А здесь, вы считаете, это возможно?

– Здесь в известной степени это уже происходит.

– И продолжится?

– Может быть. Только в более явной форме.

– Как же скоро?

– Рано или поздно.

– Это звучит слишком пессимистично.

– Население Франции состоит исключительно из пессимистов. Поживете здесь подольше, сами поймете.

– Но если то, о чем вы говорите, и в самом деле случится, кто победит?

– Силы зла. Не навечно, надеюсь, но на какое-то время. И период этот нужно будет как-то прожить. Удовольствие весьма сомнительное.

– Том, – включилась в разговор Жинетт, внимательно ловившая слова Мастре, – может, я поясню? Клод работает в либеральной газете, и правительство уже несколько раз конфисковывало тиражи из-за его статей про Алжир.

– Если газета с моей статьей поступает в продажу, я начинаю упрекать себя в трусости, – заметил Мастре.

Какое трогательное самодовольство, подумал Бошер. Собеседник нравился ему все меньше и меньше.

– Есть еще один момент, Том, – сказала Жинетт и повернулась к Мастре. – Ты не будешь против, Клод?

– По-твоему, его это заинтересует? К подобным вещам американцы просто не умеют относиться серьезно.

– Я – очень серьезный американец. – Бошер впервые за время разговора позволил себе едва заметную ноту раздражения. – Я от корки до корки прочитываю каждый выпуск журнала «Тайм».

– Вы смеетесь надо мной, но я вас не виню. Сам виноват, – произнес Мастре. – Может, еще немного выпьем?

Бошер сделал знак официанту.

– Что ты собиралась сказать, Жинетт? – На этот раз он сдержал раздражение.

– Про письма и телефонные звонки.

– Какие письма? Какие звонки?

– С угрозами убить меня, – легко бросил Мастре. – Письма приходят обычно на мое имя, а звонят жене. Естественно, она начинает нервничать. Особенно когда к телефону приходится подходить раз пять или шесть в день.

– Кто же их пишет? – Бошер с радостью не поверил бы услышанному, однако в манере речи Мастре было нечто такое, отчего становилось ясно: каждое произнесенное им слово – правда. – Кто звонит?

– Трудно сказать. Шизофреники, старушки, профессиональные острословы, отставные офицеры, наемные убийцы… Имен своих они не называют. Ничего нового, анонимное письмо всегда было излюбленным жанром французской литературы.

– Вы считаете все это серьезным?

– Временами. – Мастре подождал, пока официант удалится от их столика. – Когда чувствую усталость или когда идет дождь, я воспринимаю это всерьез. Во всяком случае, некоторые из них наверняка не шутят.

– Что же вы намерены делать?

– Ничего, – с удивлением ответил Мастре. – А что тут можно сделать?

– Ну хотя бы обратиться в полицию.

– В Америке человек бы тут же пошел в полицию. У нас… – Он сделал большой глоток. – Я не могу похвастаться добрыми отношениями с полицией. Уверен, мою почту читают, а телефон прослушивается. Иногда я замечаю, что за мной следят.

– Какая низость, – проговорил Бошер.

– Мне нравится твой муж, – повернулся Мастре к Жинетт. – Он находит это низостью! Очень по-американски.

– Нечто подобное было и в Америке, и не так в общем-то давно.

– Знаю, знаю. Я не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто Америка для меня – сказочная страна, которая не подвержена болезням века. И все же у вас, как я сказал, человек первым делом побежал бы в полицию…

– Вы действительно думаете, что вас могут попытаться убить?

Бред какой-то. Что за ерундой они занимаются в отпуске, пронеслось в голове у Бошера. Очень содержательный разговор.

– Может быть, не в данный момент, – бесстрастно ответил Мастре, как человек, рассматривающий проблему, не имеющую к нему никакого отношения. – Но когда заварится каша – почти наверняка.

– И как же она, по-вашему, заварится? – Бошеру было трудно представить, что восхитительный, бурлящий беззаботной жизнью Париж будет отдан на поругание смутьянам и убийцам.

– Как заварится? – Мастре задумчиво смотрел в полумрак бара, словно подбирая слова, чтобы описать картину открывающегося перед городом будущего. – Не считая себя провидцем, могу только предполагать. Все будет зависеть от де Голля. От состояния его здоровья – физического и политического. От его способности выжить. Сейчас в стране некоторое потепление, мы называем его detente. Заговорщики выжидают. Палачи и убийцы в тени. Но если генерал вдруг сдаст – возраст, излишняя уверенность в собственных силах, обычный промах, – то развитие событий не заставит себя ждать.