— Наташа хорошо знает, что представляют из себя эти люди. Она может сколько угодно молиться на своего Яна, но принятые там порядки для неё точно не секрет. Например, как новеньким подмешивают что-нибудь в алкоголь, помогая расслабиться и… хм… поймать общую волну веселья, — с отвращением протянул Иванов, а меня тут же снова бросило в жар, и вовсе не от логичного и ожидаемого озарения, что меня могли накачать наркотиками, а потом спокойно воспользоваться этим состоянием. Нет, в этот момент я подумала только о том, как на квартире Максим вырвал из моих рук стакан и допил его, ведь именно теперь открылся настоящий смысл сделанного им.

Для меня наконец становилось явным и понятным значение большинства сказанных им тогда грубых фраз, оставивших после себя только смятение и обиду в затуманенном алкоголем мозгу. Испуганное «Что ты здесь делала?», брошенное напряжённому Славе «Вроде, чисто» — если бы не этот разговор, я никогда бы не догадалась, почему он так вёл себя. Никогда бы не почувствовала благодарность и мягко опускающееся из груди в живот приятное тепло от осознания, что он беспокоился и пошёл на такой риск ради меня.

— Ты хоть знаешь, что пила? — в его тоне еле проскальзывала издевательская нотка, которую я готова была понять и простить немедля, настолько ошарашена оказалась последними открытиями. К тому же, откинув мою чрезмерную эмоциональность, получилось легко проследить закономерность: чем сильнее он нервничал, тем усерднее пытался язвить или грубить, прикрывая истинные чувства. Получалось, кстати, неплохо, ведь я до недавнего времени считала его бесчувственной и зазнавшейся сволочью.

— Эммм… коньяк?

— Так я и думал, — хмыкнул Иванов, и краем глаза я успела уловить мелькнувшую на его губах улыбку. Смотреть прямо на него я до сих пор не решалась, отчётливо понимая, что не выдержу и окончательно пропаду, залюбовавшись чертами, которые ещё пару часов назад не надеялась когда-нибудь ещё увидеть так потрясающе близко. — По тебе сразу видно, что ты… такая.

— Наивная дура? — скептически уточнила я, борясь с желанием прямо при нём пуститься в очередной приступ самобичевания. До сих пор не хотелось верить, что именно он стал свидетелем, пожалуй, самого позорного состояния в моей жизни.

— Хорошая девочка, — дал свою характеристику Максим, и из его уст это прозвучало настолько возбуждающе волнительно, что у меня по телу побежали мурашки и пришлось часто-часто дышать, чтобы не задохнуться от острого недостатка воздуха. — Именно поэтому Колесова потащила с собой именно тебя: знала, что такая как ты не сможет просто уйти и бросить её одну. Это только кажется, что на наркоту садятся отчаявшиеся, кому уже ровным счётом всё равно на своё будущее, а на самом деле наоборот. У всех просыпается ненормальный эгоизм и желание любой ценой сохранить свою никчёмную жизнь. Мой брат так же таскал меня с собой на эти тусовки, чтобы в конце вечера я помогал ему, обдолбанному до бессознательного состояния, добраться до дома или вызвал скорую, если вдруг станет плохо. Он не задумывался о том, что будет со мной, ни одного раза не спросил, чем я занимаюсь, пока он кайфует за стенкой. Зато сейчас пытается приглядывать за мной. Боится, что меня самого потянет к той плохой компании.

По мере продвижения рассказа его голос становился всё более тихим и безжизненным, превращая произошедшую с ним историю в сухое и скрупулёзное перечисление фактов, от которых хотелось максимально абстрагироваться не только ему, но и мне. И несмотря на напряжение и липкий холодок страха, пощипывающий кожу вдоль позвоночника, я должна была попробовать узнать всю правду, насколько бы неприемлемой она не оказалась для меня. Это явно не походило на ту ситуацию, где стоило зарыться головой в песок и надеяться, что прошлое больше никогда не будет иметь значение.

— А ты тоже… со всеми? — прошептала я, злясь на то, что не могу нормально сформулировать свой вопрос, а оттого придаю ему ещё больше никому не нужной пафосной трагичности.

— О, ну конечно же все делали, а я просто рядом стоял! — с издёвкой огрызнулся он, и по вмиг побледневшим костяшкам на розоватой от мороза коже можно было заметить, с какой силой сжались его ладони. — Такая большая, а всё равно хочешь верить в сказки, да?

Вот теперь я узнавала более привычного мне Иванова: жестокого, поразительно нахального и самоуверенного до такой степени, что хотелось без предисловий залепить ему звонкую пощёчину. А потом наклониться и совсем легонько, еле-еле приложиться губами к оставшемуся на щеке красному следу от ладони и почувствовать, какой он горячий на ощупь.

Только этот засранец мог за мгновение довести меня до бешенства своими колкими замечаниями. А сейчас ещё сильнее, чем раньше, потому что я точно знала: всё это напускное, насквозь фальшивое и неестественное, и больше не верила ни грубому тону, ни демонстративной отстранённости.

— Я… пробовал. И не один раз, — спустя минуту взаимного насупленного молчания всё же нерешительно отозвался Максим, и невозможно оказалось не почувствовать, с каким неимоверным трудом ему далось это признание. — Но ничего… серьёзного. Поэтому, когда начались разбирательства в гимназии, мне хватило одного лишь испуга, чтобы покончить с этим и попытаться забыть обо всём, как о страшном сне. Но я наверняка дошёл бы до такого же состояния, как остальные, спустя какое-то время, не случись тогда скандала. Рита же рассказала, как всё вскрылось?

— Она сказала, у какой-то девушки был передоз прямо в гимназии.

— Ну да. У лучшей подруги моей бывшей девушки. Наблюдать подобное оказалось очень отрезвляюще и поучительно. Но не для всех, — он осёкся, но я уже успела провести аналогии между услышанным и воспоминаниями о Нике, очень естественно и комфортно чувствовавшей себя на пятничной вечеринке.

Мне захотелось загрести полные ладони снега и приложить к стремительно краснеющему лицу, молясь о том, чтобы Иванов никогда не смог догадаться, что причиной его встречи с бывшей выступила именно моя к ней ревность, спровоцировавшая и внезапное желание напиться, и моё истеричное поведение в разговоре с Марго, и полную неадекватность в тот момент, когда они со Славой пришли за мной. Если бы он только знал, каких дел я натворила из-за чрезмерной подверженности эмоциям, то не стал бы даже издеваться, а сразу бы придушил собственными руками.

— Когда Тёма впервые притащил меня на одну из их тусовок, я смотрел на всё круглыми глазами и как мантру повторял, что точно никогда не докачусь до такого. Со временем начал привыкать, да и вот они все, перед глазами, живы и здоровы, постоянно весёлые и до усрачки дружелюбные, так что невольно проскакивали мысли, кто из нас действительно не в порядке. Навалились личные проблемы и… Дело не в том, что все настойчиво твердили, мол, с одного раза ничего не будет. Я уже достаточно увидел к тому моменту, чтобы понимать, как легко подсесть. Но сработал юношеский максимализм. Чрезмерная самоуверенность. Думал, уж я-то точно смогу остановиться, если захочу! Я не такой идиот, как остальные, и смогу легко держать себя в руках. Это так, просто баловство. С которого все там когда-то и начинали.

— А родители? Неужели они ничего не замечали?