– Да, хорошо. До встречи, – пробормотала она.

Мэгги ушла, вызывающе покачивая бедрами, и мужчины на улице поглядывали на нее, как бы оценивая. Элинор же смотрела ей вслед и тихонько вздыхала.

Джозайя добавил на холст новый мазок краски. Он мог только молиться, чтобы Элинор не вернулась слишком быстро и не застала его за тем, что он во время работы чуть ли не носом уткнулся в холст.

Голова у него гудела от напряжения в глазах, но его снова захватила идея запечатлеть свою музу в красках. Элинор в какой-нибудь сорочке из белой органзы и в жемчугах была бы эфирным видением, и Джозайя хотел изобразить ее спустившимся на землю ангелом.

Особенно потому, что с каждым прошедшим часом он все яснее понимал: его ангел от него улетит. Рано или поздно ему придется столкнуться с потерей Элинор – и скорее раньше, чем позже. Натура Элинор не позволит ей остаться надолго. Не имело значения, что между ними бушевал чувственный огонь, главное – она все еще добропорядочная леди.

«Как долго она позволит мне любить ее? – спрашивал себя Джозайя. – Если бы я мог жениться на ней…»

Фантазии снова закружились, и на этот раз они дольше обычного задержались перед его внутренним взором. Элинор могла бы помочь ему вынести невыносимое. Ее присутствие сделало бы его жизнь стоящей того, чтобы жить, – пусть даже он больше не сможет рисовать.

«Черт, у меня достаточно денег, чтобы нанять армию слуг и освободить ее от заботы обо мне. К тому же…»

У Джозайи нутро скрутило от мысли, что он превратится в жалкое создание, требующее заботы, даже если его дорогая жена напрямую не будет в это вовлечена. И от того, что Элинор будет жалеть его, становилось только хуже. Джозайя прижал ладонь к глазам, пытаясь жаром пальцев прогнать мрачный туман.

Он будет вынужден признаться ей в своей болезни, а когда именно – лишь вопрос времени.

Что ж, возможно, это к лучшему. Ведь тогда он увидит ее реакцию на его признание. И тогда ему не нужно будет до конца жизни мучиться и спрашивать себя, правильное ли решение он принял.

«Или ты можешь поступить как мужчина и положить всему конец раньше, чем до этого дойдет, Хастингс».

Он уронил руку и посмотрел на холст, на котором проступали первые штрихи портрета. Разбить ей сердце попытками избавиться от ее жалости? Нет, это была бы трусость. И Джозайя решительно отверг такую идею.

«Я скажу ей, когда это будет… приемлемо. Да, так тому и быть. А если она оставит меня еще раньше, то так будет даже лучше. Но я не укажу ей на дверь, пока мне не придется это сделать, черт побери! Я нанял Крида и навесил новые замки на ворота. К тому же предупредил Эскера, чтобы не пускал незнакомых визитеров, а его жена всегда очень осторожна при покупке продуктов, так что больше не будет отравлений. Но вряд ли Шакал намеревается привлекать к себе внимание перед встречей. Ведь тогда он лишился бы шанса заполучить загадочную безделушку, за которой охотится».

Джозайя отошел от холста, чтобы вытереть тряпкой руки. Эскер оставил на подносе газету, но Джозайя не мог заставить себя взять ее. Потеря способности читать жгла его эго и расстраивала больше, чем он хотел признать. Вчера Майкл прислал записку, и Джозайя долгие минуты безуспешно всматривался в нее, затем наконец признал свое поражение.

Хуже того: бреясь, он порезался не меньше трех раз и теперь собирался добавить это к перечню всех прочих обязанностей Эскера.

Господи, все происходило так быстро… Осталось очень мало времени, но его хватит для последнего широкого жеста – демонстрации портрета. И тогда докажет Элинор, что он человек слова. Кроме того…

Шаги Элинор прервали ход его мыслей, и Джозайя заставил себя улыбнуться, когда она вошла в комнату.

– Как твоя прогулка? – спросил он.

Перед Элинор снова возник образ Мэгги, стоявшей на тротуаре в кричаще ярком наряде. «Если бы не милость Господа, то там же оказалась бы и я», – промелькнуло у нее.

– Элинор… – Он поймал ее руку. – Что случилось?

– Я видела на улице Маргарет из магазина мадам Клермон. Это та девушка, с которой ты был добр в тот день, когда спас меня. Она… кое-как выкручивается, Джозайя. Она… отражение той жизни, какую, возможно, вела бы и я. Хуже того, не знаю, чем я-то лучше. Я ведь продала себя…

– Нет-нет, – перебил Джозайя. – Я не стану это слушать, Элинор. Ты не покупалась и не продавалась, и я не хочу, чтобы ты видела себя в таком свете. А то, что происходит между нами… Это не имеет никакого отношения к коммерции, черт побери! – Он привлек ее к себе, взяв за плечи. – Посмотри на меня, Элинор. Посмотри и скажи, что ты не испытываешь ко мне никаких чувств и что все происходящее – своего рода спектакль.

Она медленно покачала головой:

– Нет, не могу так сказать.

– Скажи, что тебя использовали, что ты несчастна. Скажи, что я заставил тебя дойти до погибели и что ты не тоскуешь по моим прикосновениям даже сейчас. Можешь ты это сказать?

– Не могу. – Она снова покачала головой.

– Тогда пожалей свою подругу, Элинор, и будь щедрой с ней, если хочешь. Но даже ни секунды не думай, что в тебе есть хоть намек на ее отражение. Ты – не приведи Господь! – скорее в Темзу бросилась бы, чем скатилась бы к той жизни, что выбрала она. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать это.

Ее глаза наполнились слезами. Это была ужасная правда.

– И еще одно я знаю наверняка, моя дорогая Элинор. – Джозайя наклонился, поцеловал ее и шепнул ей в ухо: – Я не мог бы жить в мире, в котором нет невероятной красавицы по имени Элинор Бекетт. Я отправлюсь в ад, чтобы спасти тебя, если понадобится. Поверь, дорогая.

Стон сорвался с ее губ, когда неутолимый голод, который Джозайя пробудил в ней, потребовал большего, чем поцелуи.

«Но почему же он сказал про ад?» – подумала она.

– Дайте мне минуту, чтобы справиться с нервами, мистер Хастингс, – сказала Элинор, сидевшая в карете. – Храбрость оставила меня, сэр.

– Чепуха! – воскликнул Джозайя. – Вспомни, что это твоя затея! Ты ведь высказала сожаление, что я не выставляю картину.

Они вместе приехали к друзьям Джозайи на вечер «обнародования» портрета Элинор. Салонные вечеринки бывали самыми разными. Сейчас светский сезон еще не начался, и Джозайя знал, что мероприятие будет не очень шумным. Он дал хозяину дома полную свободу в приглашении гостей и добавил от себя только одно имя.

«Если Келлер появится, – решил он, – я непременно двину ему в зубы».

Но Джозайя сомневался, что химическим магнатам интересны художественные выставки, поэтому не ждал никакого удовлетворения. Что ж, тогда вечер будет посвящен им двоим. Джозайя хотел порадовать Элинор, а также позволить себе эгоистическую прихоть – выйти на публику как ни в чем не бывало, словно у него все в порядке. То, что этот выход не последний, всего лишь мечта, но Джозайя был слишком упрям, чтобы признать это.