Джулия вынуждена поднять голову.

— Позвольте? Да вы вырываете ее у меня! — восклицает она, но корзинку не отпускает.

Они смотрят на корзинку и тянут ее каждый на себя.

Фыркнув, Джулия уступает.

— Вот и славно, — бормочет Винченцо.

Они идут рядом.

— Вы слишком много позволяете себе. Я уже говорила вам, мне кажется, что совместное ведение дел с отцом не дает вам права так себя со мной вести.

— Что я вам сделал? Я принудил вас сделать что-то против вашей воли? — Он приветствует кивком головы знакомого. — Заставил писать письма и передавать их мне через вашего брата?

Джулия вспыхивает. Он прав. Он волнует ее, из-за него она теряет покой. Она допустила слабость.

— Вы… опасный человек. Опасный и несправедливый, дон Винченцо. Если у вас нет честных намерений, вы не должны больше поступать так, как на прошлой неделе, когда…

— Когда вернулся ваш отец и помешал нам?

Униженная, Джулия ускоряет шаг. Виа Дзекка-Реджа недалеко. Еще немного, и она будет в безопасности. Он не осмелится войти с ней в ворота.

— Нет нужды сопровождать меня до дома, не имея на то оснований. — Она пытается держаться от него на расстоянии.

— Никто не обратит на нас внимания. И потом, вы со мной.

— Из-за того, что я с вами, я и боюсь.

Позади них неожиданно поднимается какая-то суета, крики.

По улице в опасной близости от них летит экипаж. Винченцо толкает Джулию к ограде ближайшего дома.

Экипаж проносится мимо, а он все сжимает ее руку.

— Пойдемте со мной, — шипит он ей в ухо.

— Дон Флорио, вы делаете мне больно, — протестует она. Они уже недалеко от виа Кьяветтьери. — Пожалуйста! — умоляет она его.

— Нет. — Он устремляется вперед, чуть ли не тащит ее.

Джулия испытывает стыд и страх. Накрывает его руку своей.

— Винченцо! Прошу тебя!

И тогда он останавливается. Смотрит на нее, будто впервые видит. Открытый взгляд, голос такой тихий и злой, что Джулия потрясена.

— Я терпеть этого не могу. Ты не будешь указывать мне, что можно делать, а что нельзя. Не надо умолять меня. Я не мраморная статуя и не святой, — говорит он ей. — Эта история… то, что есть между нами, должно кончиться.

Торопливым шагом они доходят до дома Порталупи. Винченцо толкает полуприкрытую калитку. Тень от арки окутывает их.

Он роняет на землю корзинку, срывает с Джулии шляпу. Обхватывает ее лицо руками, целует, она пробует оттолкнуть его, но лишь затем, чтобы уступить. Уступить этому властному и чувственному поцелую.

Он первый отрывается от нее, смотрит на нее как на врага.

Потерявшая голову Джулия делает шаг к лестнице, но он толкает ее к стене.

— Куда ты? — И снова прижимается к ней у стены, говорит ей в ухо: — На мое несчастье, мысли о тебе не дают мне покоя. Это сильнее меня, ничего не могу с этим поделать: хочу тебя. Нет муки сильнее, чем желать и не получить. — Он не отрывает от нее глаз, потому что хочет, чтобы она правильно поняла его, между ними не должно быть неясности. — Я не женюсь на тебе. Мне этот брак невыгоден: ты слишком старая и ты не дворянка, думаю, ты это тоже понимаешь. Но я хочу тебя, хочу.

— Что ты имеешь в виду? Что ты такое говоришь? — Джулия тяжело дышит. Неужели он об этом? — Ты хочешь, чтобы я… — Брат рассказывал ей, что бывают женщины, которые живут с мужчинами без замужества, женщины, которые мало чем отличаются от проституток, но… — Ты предлагаешь мне стать… — спрашивает и ищет ответа в его глазах. И то, что написано в них, рассеивает любое сомнение.

— Лучше так, чем остаться старой девой, ведь верно? Чем была твоя жизнь до сих пор? Ты только и делала, что ухаживала за матерью, ничего другого. Ничего. Даже брат твой тебя использует и, если б мог, уложил бы ко мне в постель, лишь бы подписать еще один договор. Ты девушка серьезная, я сам вижу, не надо мне это повторять. Но ты хочешь меня, не отпирайся, и боишься в этом признаться. Я чувствую это, потому что тело… — Он кладет руку ей на грудь. — Тело не лжет.

— Но тогда… — Джулия царапает пальцами стену. — Ты хочешь, чтобы я… — Гнев, разочарование, боль, желание. — Неужели ты смеешь думать, что…

— Только не строй из себя оскорбленную святошу. Я знаю, что ты меня хочешь.

Она заносит руку для пощечины, но Винченцо хватает ее за запястье.

— Отпусти! — Джулия тяжело дышит, пытается оттолкнуть его.

Но он слишком тяжелый, ей не удается, да и к тому же, нет, она не хочет, чтобы он прекращал, вот в чем правда. Сама эта мысль — уже грех. Но она прижимается к нему.

И снова он целует ее, на этот раз в шею, срывая кружевной воротничок с платья. Нет, кусает. Джулия не может бороться, потому что так оно и есть, Винченцо прав: тело предало ее.

Она хочет его всем своим существом.

* * *

Винченцо ушел, а она осталась во дворике перед домом. Так и стоит у стены, но теперь, чтобы отдышаться.

Следует пойти к отцу, рассказать, что Винченцо Флорио неуважительно обошелся с ней.

Нет. Даже в мыслях она не может так поступить. Она умерла бы от стыда. Да она и не хочет. Потому что его слова засели у нее в голове.

Джованни использует ее. Родители всегда рассчитывали на нее и никогда не интересовались ее желаниями. Хватит того, что она всегда рядом, безмолвная как мебель.

В доме тишина. Из коридора доносится голос матери:

— Это ты, Джулия? Я в постели. Отец твой и брат недавно ушли, посидишь со мной?

— Иду!

Она поймала свое отражение в зеркале. Покрасневшие глаза и щеки. На шее, в ямке между ключицами, проступает синяк.

Быстрее.

Платок, чтобы прикрыть шею, чтобы никто не увидел странное темное пятно, потом к матери — подбодрить ее, потом на кухню — помочь Антониетте с ужином. Когда позже Джулия садится со всеми за стол, у нее нет сил, чтобы поесть.

Перед сном кончиками пальцев она гладит ямку между ключицами. След, который он оставил, никуда не делся. Клеймо владельца, черный кровоподтек, как оттиск печати.

* * *

Неделю спустя закутанная в плащ темная фигура быстрыми шагами идет по улицам Палермо. Часто оглядывается. Лавки закрыты, лавочники запирают замки.

Призрак сворачивает с виа Кассаро и углубляется в район Кастелламаре, петляет по узким переулкам. Замедляет шаг, дойдя до площади Сан-Джакомо. Останавливается.

Наконец решительно направляется к виа Матерассаи. Сквозь оконные стекла магазина Флорио просачивается свет.

Рука в перчатке настойчиво стучит в дверь.