В дверь ванной постучали.

– Можно мне выйти? – спросил Дойл.

– Именно это я сейчас и решаю, – сказала я.

– Прости, не расслышал?

– Ладно, выходи.

Дойл застегнул перевязь меча на голой груди. Рукоять виселавверх ногами сбоку, как пистолет в наплечной кобуре. Перевязь казалась свободной,будто Дойл убрал что-то, держащее ее на месте.

Никогда я не видела Дойла, не закрытого от шеи до лодыжек.Даже в жаркое лето он не носил коротких рукавов, только ткань бывала полегче. Влевом соске у него виднелось серебряное колечко, резко выделявшееся на фонеполной черноты кожи. Рана шла выше левой грудной мышцы, и ее зияющая краснотаказалась почти декоративной на этой груди, как изощренная косметика, призваннаяраздражать зрение.

– Ты сильно ранена? – спросил он.

– То же самое я могла бы спросить у тебя.

– Во мне нет крови смертных, принцесса. Я поправлюсь.Снова спрашиваю: сильно ли ты ранена?

– Я думаю, не нужно ли мне наложить швы, ивот... – Я стала было поднимать рубашку над колотой раной, ноостановилась. Сидхе не смущает нагота, но при стражах я всегда старалась бытьосмотрительнее. – Колотая рана на бедре – не знаю, насколько она глубока.

Я отпустила шелк, не показав рану. Она была слишком высокона бедре, а белья на мне не было. Я зачастую не надевала его, ложась спать.Сейчас я об этом пожалела. Пусть даже Дойл не знает, что на мне есть и чегонет, но я вдруг почувствовала себя неодетой.

Я могла бы заводить Джереми, но не Утера, и Дойла я тоже нехотела заводить по той же причине. Они оба были лишены этого аспекта жизни.Утер – потому что был изгнанником и женщин его размеров здесь не было. Дойл –по капризу королевы.

Он взял спальные мешки, положил их на пол между кроватью истеной и сел на край кровати.

– Могу ли я увидеть твою рану, принцесса?

Я села рядом с ним, огладив подол рубашки, и протянула емулевую руку.

Он взял ее обеими руками, поднял, согнул в локте, чтобывидеть лучше. Его пальцы ощущались крупнее, чем должны были, и интимнее, чембыли.

– Глубокая; некоторые мышцы порваны. Должна болеть.

С последними словами он поднял на меня глаза.

– Кажется, я сейчас ничего не чувствую, – сказалая.

Он положил руку мне на лоб – такую теплую, что казаласьпочти горячей.

– Ты прохладна на ощупь, принцесса. – Он покачалголовой. – Надо было мне раньше заметить, у тебя шок. Не сильный, но незаметить – это была моя беспечность. Тебе нужно целительство и тепло.

Я отняла руку. Ощущение скользнувших его пальцев заставиломеня отвернуться, чтобы он не увидел моего лица.

– Поскольку никто из нас не умеет исцелять прикосновением,я думаю, что ограничимся бинтами и теплом.

– Я умею исцелять магией, – сказал он.

Я посмотрела на него. Он тщательно сохранял непроницаемоелицо.

– Я ни разу не видела, чтобы ты занимался этим приДворе.

– Это более... интимный метод, чем наложение рук. ПриДворе есть целители куда сильнее меня. Мои скромные способности там не быливостребованы. – Он протянул мне руки. – Я могу тебя вылечить,принцесса, а можно поехать на "скорой" в больницу и наложить швы. Влюбом случае кровотечение необходимо остановить.

Швы не входят в число моих любимых развлечений.

Я вложила в его руки свои. Он снова согнул мне руку в локте,держа ладонь в ладони, переплетя пальцы. На фоне его черноты моя кожа казаласьослепительно белой, как перламутр на агате. Другой рукой он взял меня подлокоть, держа ласково, но твердо. Я поняла, что не могу отодвинуться и не знаю,как действует его целительство.

– Это будет больно?

Он поднял на меня глаза:

– Немножко, может быть.

И он наклонился к моей руке, будто хотел поцеловать рану. Яположила свободную руку ему на плечо, остановив это движение вперед. Кожа егобыла как теплый шелк.

– Погоди, как именно ты будешь меня лечить?

Он улыбнулся своей незаметной улыбкой:

– Если ты подождешь пару секунд, то увидишь сама.

– Я не люблю сюрпризов, – сказала я, не убираяруку с его плеча.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Очень хорошо. – Но моя рука по-прежнему былазафиксирована в его руках. Он все еще меня держал, будто собирался лечить менянезависимо от моего согласия. – Шолто сказал тебе, что одно из моих имен –Барон Сладкий Язык.

– Да, я помню.

– Он намекал, что это связано с сексом, однакоошибался. Я могу вылечить твою рану, но не руками.

Я уставилась на него, потом сообразила.

– То есть ты ее залижешь, и она закроется?

– Да.

Я продолжала таращиться:

– Некоторые собаки при Дворе это умеют, но я не слыхалао такой способности у сидхе.

– Как сказал Шолто, в нечистокровности есть своихорошие стороны. Он может регенерировать отрезанную конечность, а я могузализать твою рану до исцеления.

Я постаралась не выразить на лице недоверия.

– Будь на твоем месте любой другой страж, я бы сказала,что он ищет повода наложить на меня свой рот.

Он улыбнулся, на этот раз светлее, веселее.

– Если бы мои товарищи-Вороны пытались заманить тебя вэту игру, они бы не руки твоей хотели коснуться.

Я не могла сдержать улыбки:

– В твоих словах есть смысл. Ладно, останови кровь,если можешь. Очень уж мне не хочется сегодня ехать в больницу. – Я сняларуку с его плеча. – Действуй.

Он склонился к моей руке, медленно, говоря на ходу:

– Я постараюсь сделать как можно менее больно.

Его дыхание почти обожгло мне кожу, потом язык слегка лизнулрану.

Я вздрогнула.

Он поднял глаза, не отрывая лица от моей руки.

– Я тебе сделал больно, принцесса?

Я покачала головой, не уверенная, что владею голосом.

Он снова склонился к ране. Дважды лизнул ее по всей длине,очень медленно, потом язык его скользнул в рану. Боль была острой, немедленной,и я приглушенно зашипела.

Он на этот раз не отодвинулся, но теснее прижал рот к моейкоже. Глаза его закрылись, а язык проникал в рану, острые уколы боли напоминалиудары тока. И с каждым таким уколом у меня нижнюю часть тела сводило, потомотпускало. Как будто нервы, которых он касался, соединялись с другими частямитела, никакого отношения к руке не имеющими.