— Тогда пошли, — кивнула я.

Беспечность охраны в гареме, так волновавшая Ширу в дни беременности, теперь оказалась на руку. Никто не остановил нас в коридоре. Жёны, дети и служанки лишь растерянно наблюдали с разинутыми ртами.

Тем не менее я была уверена, что кто-нибудь уже побежал доносить. Времени в запасе почти не оставалось, и сердце у меня сжималось от плохих предчувствий.

— Шира… — Я опасливо глянула за угол. Садик, заросший цветами. Пусто. Стена слёз уже почти в двух шагах. Только бы Сэм подоспел вовремя! — Шира, скажи, что ты знаешь про Айет, какую тайну держала в запасе против неё? Мне очень надо!

Она пошатнулась, опёршись на мою руку. Усмехнулась.

— Так и быть, скажу, если выберусь живой. — Она пыталась торговаться даже перед лицом смерти.

— Шира, ну пожалуйста!

— Муж… — вздохнула она, с трудом переводя дух. — Бывший, из прежней жизни. Она его отравила, после того как он сломал ей два ребра… а потом откупилась — ну ты понимаешь. Теперь пара слов на ухо султиму, и она тоже исчезнет — мешок на голову и в море, как обычно.

«Вот оно! Осталось только поговорить с Айет, и ни к какому Кадиру она доносить не пойдёт».

Стена слёз маячила впереди за кустами, обещая свободу, но позади уже слышался топот сапог, скрип кожаных ремней и щёлканье курков.

Мгновение, и нас обступили стражники во главе с самим султаном. Кадир пробился вперёд и кинулся к жене. Я попыталась заступить дорогу, но стражники уже держали султима за локти.

— Пустите! — рыкнул он, вырываясь. — Это моя жена, лгунья и шлюха! Я могу поступить с ней, как хочу. Пусть ответит кровью за свою измену!

Прижав младенца к груди, Шира бесстрашно взглянула на мужа.

— Я сделала так, чтобы остаться в живых! Потому что ты злобный, тупой и бессильный мужчина!

Кадир снова рванулся вперёд, но перед ним уже стояла я. Стражники оттащили его, повинуясь жесту султана.

— Отведите моего сына в его покои, пускай поостынет!

— Она моя жена… — вновь начал султим.

— Суд — дело правителя, — оборвал его султан. — Обманутым мужьям лучше помолчать. — Вопящего Кадира потащили в глубину сада. — Тебе хорошо известно, Шира, какое наказание положено за супружескую неверность…

Слушая, я представила, как пятнадцать лет назад он душил собственную жену, а новорождённую Далилу тайком уносят, чтобы переправить в дальние края.

— У Кадира никогда не будет собственных детей! Он просто не способен их зачать, и вашему пресветлому величеству это тоже известно! — Сестра гордо расправила плечи. — Я сделала это ради своей страны!

— Допускаю, что ты так считаешь, — кивнул султан. — Ты мне всегда нравилась, Шира… Очень жаль, очень жаль. Ты умнее других. Говорят, любишь заключать сделки? Предлагаю тебе последнюю: жизнь твоего сына в обмен на имя джинна, от которого ты его зачала.

— Шира… — выдавила я в ужасе, но опоздала.

— Фереште! — Она надменно выпятила подбородок. — Он обещал, что я рожу будущего правителя — истинного принца и великого султана! Такого, каким Кадиру никогда не стать!

Прежде я ни разу не видела, чтобы султан колебался. Что ж, понятно — слова джинна сбываются ещё вернее, чем обещания любых демджи. Если Шира не соврала, она и впрямь держит на руках будущего правителя Мираджа.

— Фереште, — повторил султан. — Отлично… Амани, возьми у неё ребёнка.

Мои руки, послушные приказу, потянулись к сестре.

— Что с ней будет? — выдавила я, тщетно пытаясь их остановить. Сейчас он как никогда напоминал Ахмеда. С таким же точно выражением тот обычно сообщал о неприятном, но необходимом. — Пожалуйста, пощадите её!

Наклонившись к младенцу, Шира что-то шептала — должно быть, обещания, которые так и не сможет исполнить. Пыталась удержать последние мгновения, когда ещё могла видеть его. Я мучительно ломала голову в поисках выхода, но ничего не находила. Что ж, случается и такое.

Ребёнок уже лежал у меня на руках. Шира остро глянула мне в глаза, губы её шевельнулись…

Любит заключать сделки, сказал султан. Но что я могу сейчас предложить, чтобы Синеглазый Бандит не был разоблачён? Одно её слово, и для меня тоже всё кончено.

— Его зовут Фади, — отчётливо произнесла она.

Имя деда, отца наших матерей, которых до замужества звали Фарра и Захия аль-Фади.

— Заприте её, — рассеянно бросил султан, отвернувшись. Ещё одна бесполезная обитательница гарема, не до неё теперь. — Казним завтра на закате… Неси ребёнка за мной, Амани!

Удаляясь от матери, маленький Фади пищал всё громче у меня на руках.

В дни, которые помнят одни бессмертные, мир был неизменен. Солнце не вставало и не заходило, море не знало приливов и отливов, а джинны не ведали ни страха, ни радости, ни боли, ни горя. Никто не рождался и не умирал, всё просто существовало.

Затем пришла первая война.

Она принесла с собой рассвет и закат, бурные волны и новые горы с ущельями, а главное, принесла смерть.

Вложив частицу своего огня, джинны создали первых людей, но век смертных оказался недолог. Тогда всё и изменилось. Люди не просто жили, они рождались и умирали, а между рождением и смертью успевали ощутить столько, что вызывали интерес даже у бессмертных, хоть и были всего лишь искрами от их пламени.

Когда война закончилась, джинны Великих песков собрались вместе и окинули взглядом изменившийся мир, который прежде принадлежал только им. Сражаясь и умирая, люди победили Разрушительницу — они выполнили свою задачу.

А потом стали плодиться.

Джинны с удивлением смотрели на их крепости и города. Жизнь людей продолжалась и после первой войны — новая жизнь и новые войны, уже их собственные. Джинны задумались. Стоит ли позволять людям существовать дальше? Созданные джиннами, они так же легко могли быть снова обращены в глину.

Некоторые джинны полагали, что люди больше не нужны. Теперь от них только вред, лучше сжечь их, да и дело с концом. Вернуть в землю, из которой они вышли и на которой расплодились. Джинн по имени Фереште был согласен. Жить без людей было проще и уютнее. Его собственный сын от смертной женщины пережил дюжину сражений с чудовищными порождениями Разрушительницы, только чтобы погибнуть в пьяной трактирной драке. После победы джинны успели забыть о страхе смерти, но чувство горя, придуманное людьми, оказалось слишком болезненным для тех, кто живёт вечно.

Однако джинн по имени Дарайвауш выступил против. Он считал, что своей доблестью в войне с Разрушительницей люди заслужили право остаться на земле. Гибли в сотнях битв, но не отступали перед её полчищами, и такая стойкость достойна награды.

Проходил год за годом, поколения людей сменяли друг друга, а джинны всё спорили, как с ними поступить. Росли новые города, одни правители уступали свои троны другим, и люди постепенно забывали времена Разрушительницы. Наконец, когда не стало последнего из смертных, кто помнил первую войну, джинны собрались в скалистом ущелье, где когда-то шла битва, а теперь поселился один из них, и стали бросать в реку камни, кто чёрный, кто белый, чтобы подсчитать и решить, исчезнуть людям с земли или остаться.