Иллюзия, будто вдоль гряды Сулеймановых гор и Гиндукуша проходит природная граница Индии, создалась и укрепилась во времена британского владычества, когда в северо-западных провинциях, у подножия гор, населенных персонажами Киплинга, стояли военные гарнизоны. Когда их отвели, граница прекратила свое существование. Племена патанов и сегодня проживают вдоль восточных берегов Инда, как жили там и во времена Бабура. Легендарный Хайбер был лишь одним из многочисленных оживленных проходов, по которым в обоих направлениях передвигались купцы и путешественники.

Прочитанная правильно, история говорит, что по горным хребтам не проходили никакие демаркационные линии. Еще до вторжения ариев индийская равнина, простирающаяся на запад за Хараппу и Дабаркот, славилась развитой цивилизацией. После отступления Александра к устью Инда государство Ашока включало в себя Кабул и Кандагар. Что касается захватнической монгольской армии, то она переправилась через горы, преследуя войско мусульман, прошло вниз по течению великой реки и повернуло обратно, поскольку монголы не могли вынести жаркий климат Индии. Горные хребты не остановили и Махмуда из Газны, включившего эти равнины в состав своего государства.

Если какой-то природный барьер и существует, то это, несомненно, широкий и полноводный Инд, который отделен от горной гряды расстоянием в пятьдесят – сто миль. Увидев реку впервые, Бабур отметил, как изменяется местность при приближении к ее берегам. Ясное небо Кабула сменилось дождевыми облаками Хиндустана; деревни и пастбища уступили место городам, плодородным полям влажных районов и оживленным торговым путям. Даже птицы и животные были здесь совсем другими.

Культура ислама проникла еще дальше к востоку – до области, которой управлял султан Дели. Между Индом и иссушенным жарой Дели, возле одного из истоков далекого Ганга, простирались цветущие земли Пенджаба, прорезанные руслами четырех водных потоков и верхним течением Инда. К югу от плодородного Пенджаба начиналась ужасающая и огромная пустыня Тар.

Результаты археологических исследований доказывают, что эта северная окраина индийского полуострова никогда не была отделена никакими барьерами. Она представляла собой оживленный тракт, благодаря которому в течение многих столетий осуществлялись торговые отношения, а также шло взаимное проникновение религий. Здесь находился древний город Таксила, игравший роль некоего узлового пункта, где образцы китайского искусства соседствовали с изделиями персидских ремесленников; статуи крепости Гандхара поражают своим сходством с изображениями Будды, вышедших из рук художников греческой школы. Во вьюках проходивших здесь караванов лежали те же бесценные грузы, которые Бабуру случалось видеть еще в Андижане.

Таким образом, едва ли можно говорить о том, что Бабур, продвигавшийся вдоль течения реки Кабул через бурые склоны Хайбера, вышел с территории одной страны и вторгся в другую. Еще в 1519 году он доходил до второй из пяти рек Пенджаба.

Если побуждения Бабура и не совсем ясны, – во всяком случае, спустя почти пять столетий довольно затруднительно строить какие-либо предположения, – то цели его достаточно понятны. Он намеревался пересечь уже знакомый ему тенистый Пешавар, возле крепости Атток переправиться через верховья Инда, а затем, перевалив через Соленые горы, войти на территорию Пенджаба и захватить его столицу Лахор, стоявший на берегу живописной речки Рави. Бабур собирался оставаться там до полного закрепления своей власти над Пенджабом, а затем присоединить эти территории к кабульскому царству. С севера и с юга его новые владения защищали природные границы – пустыня Тар и хребты Гималаев и Гиндукуша.

Тигр отдавал себе отчет, что завоевание Пенджаба не будет окончательным до тех пор, пока он так или иначе не решит вопрос о Дели и его могущественном султане. Еще много лет назад он понимал, что не удержит Фергану, не взяв одновременно Самарканд. Следовательно, Дели нужно было нейтрализовать во что бы то ни стало – мирным путем или же с применением силы.

Бабур твердо намеревался сделать великий Пенджаб своим и превратить Лахор во второй Кабул. Тогда он распространил бы свою власть на земли, лежащие между истоками Ганга и Амударьи, куда входили величайшие горные массивы Центральной Азии и выжженные солнцем пустыни, лежащие у их подножия.

Однако своим полководцам и даже своему сыну Хумаюну он сказал не все. Он не собирался возвращаться из-за Инда до тех пор, пока его власть над новыми землями не стала бы неоспоримой. Он не хотел снова превратиться в изгнанника.

В Кабул он больше не возвращался.

Армия, тянувшаяся по ущелью Хайбер в суровые декабрьские дни 1525 года, всецело полагалась на своего предводителя. Людей сплачивала только его воля, подстегиваемая решимостью и надеждой на то, что удача, так или иначе, окажется на его стороне.

Бабур, снова страдавший от дизентерии и кровохарканья, не тешил себя пустыми иллюзиями. Год назад судьба – или его собственная неспособность к дипломатии – уже заставила его отвести войска от Лахора, когда союзники, убедившие его идти на Пенджаб, сами подняли на него оружие и оставили один на один с султаном Дели – слишком сильным противником, чтобы противостоять ему в одиночку. Часть кабульского гарнизона под командованием опытных военачальников до сих пор оставалась в восточных землях. Теперь Бабур должен был прийти к ним на выручку и вывести оттуда. Что же касалось его лихорадки и кровохарканья, то он не сомневался, что причина этого в греховном нарушении обетов, данных Всевышнему, – ведь в Коране записано: «Кто преступил клятву, тот сделал это во вред самому себе, а кто выполнил обет, данный Аллаху, тому дарует он награду великую».

«И я снова начал просить у Бога прощения и извинения и, дав сердцу отдых от таких суетных мыслей и столь неподобающих дел, сломал свой калам…

Вечером мы выступили в поход и остановились в Али-Масджиде [крепость на выходе из Хайбера]. На этой стоянке было тесно, и я, как всегда, вновь поставил шатер на одном из холмов, а все войско расположилось в низине; холм, на котором я стоял, господствовал над всем лагерем. Ночью лагерные костры горели удивительно красиво. Останавливаясь в этом месте, мы каждый раз по этой причине обязательно пили; и теперь, остановившись там, тоже выпили…

На следующий день, еще до рассвета, я съел маджун и выехал; в тот день мы держали пост. На другое утро мы решили задержаться в этом месте и поехали поохотиться на носорогов. Перейдя реку Сиях-Аб, протекающую перед Бикрамом [Пешавар], мы построились в круг и двинулись по течению. Когда мы прошли некоторое расстояние, нас догнал какой-то человек и сказал: «В небольшой лесок, неподалеку от Бикрама, зашел носорог. Воины окружили этот лесок и стоят там». Мы во весь опор помчались к лесу. Когда люди, окружавшие лесок, подняли шум, носорог выскочил и побежал в степь. Хумаюн и люди, которые пришли с той стороны, никогда не видели носорога; теперь все вдоволь нагляделись на него. Носорога гнали около куруха и выпустили в него много стрел; в конце концов, его свалили. Этот носорог ни разу не бросился как следует на человека или на лошадь. Потом убили еще двух носорогов.