Я принялся искать объект, на котором мог бы поставить все эти опыты, и вдруг вспомнил о моем друге, литераторе Эрнесте Вальдемаре, публиковавшемся под псевдонимом Иссахар Маркс, известном переводчике на английский творений Гете и Рабле. Вальдемар с 1839 года жил в Гарлеме и обладал примечательной внешностью: страшно худой, буквально изможденный, с совершенно белыми бакенбардами, которые резко контрастировали с его волосами цвета воронова крыла, которые все принимали за парик. Он был необыкновенно нервным — а именно такие люди наиболее подходят для экспериментов по магнетизму. Несколько раз мне удавалось погрузить его в сон без малейших усилий, но я так и не добился от него тех результатов, которых может ожидать магнетизер от своего пациента. Эту неудачу я приписывал скверному состоянию его здоровья: воля Вальдемара никогда в полной мере не подчинялась моей, и я не мог ввести его в настоящий транс.

За несколько месяцев до моего знакомства с этим человеком врачи нашли у него чахотку, и теперь он настолько свыкся со своей болезнью, что совершенно равнодушно говорил о близкой кончине, как о факте, избежать которого невозможно и о котором нет смысла сожалеть.

Естественно, как только мне в голову пришла мысль об опытах на грани жизни и смерти, я первым делом подумал об Эрнесте Вальдемаре. Я знал его философский склад ума и твердость духа и полагал, что он даст согласие на эксперимент. Родственников в Америке у него не было, стало быть, больше никто не мог помешать мне в моих планах. Я откровенно рассказал ему все, и, к моему удивлению, Вальдемар мгновенно согласился.

Я действительно был удивлен — прежде он соглашался служить объектом моих опытов, но никогда не обнаруживал ни малейшего интереса к их результатам. Между тем болезнь его носила такой характер, что можно было довольно определенно предсказать дату кончины, и мы с Вальдемаром условились, что примерно за сутки до этого он даст мне знать или пришлет за мной.

В один из дней — это была суббота — около семи часов вечера я получил от Эрнеста Вальдемара записку следующего содержания, написанную его собственной рукой:

«Любезный П., Вы можете пожаловать ко мне прямо сейчас. Д. и Ф. сходятся в том, что я не дотяну до полуночи, и мне кажется, что они совершено правы. С наилучшими пожеланиями, Эрнест».

Записку доставили мне через полчаса после того, как Вальдемар ее написал, и уже через пятнадцать минут я был в комнате умирающего.

Я не видел его около двух недель и был поражен ужасной переменой, произошедшей за столь короткое время. Лицо больного приобрело свинцовый оттенок, глаза погасли, он так исхудал, что скулы, казалось, вот-вот прорвут натянувшуюся кожу. Он беспрерывно кашлял, пульс едва прощупывался. При этом Вальдемар пребывал в сознании, его умственные способности словно обострились, он мог двигаться и даже предпринимать кое-какие усилия. Больной внятно говорил, принимал без посторонней помощи лекарства и, когда я вошел, заносил карандашом в блокнот какие-то заметки, сидя в постели и опираясь на груду подушек. Здесь же находились доктора Д. и Ф.

Обменявшись приветствиями с больным, я отвел докторов в сторону и попросил их самым подробным образом описать общее состояние пациента.

Оказалось, что его левое легкое уже около полутора лет находится в разрушенном состоянии и бездействует, верхушка правого также повреждена, а его нижние доли представляют собой сплошную гноящуюся массу туберкулезных бугорков и распавшихся легочных тканей. Обширные каверны[46] пронизывали ее насквозь, а в одном месте легочная ткань приросла к ребрам. Эти явления возникли совсем недавно, и процесс шел с поразительной быстротой: еще месяц назад каверны отсутствовали, а не далее как три дня назад врачи обнаружили сращивание остатков легкого со стенкой грудной полости. Помимо чахотки, врачи подозревали аневризму аорты, но не вполне были уверены в этой части своего диагноза.

Так или иначе, но медики сходились в одном: Эрнест Вальдемар должен умереть не позднее полуночи следующего дня, то есть воскресенья.

Покидая больного для беседы со мной, доктора простились с ним — они сочли себя бессильными в чем-либо помочь ему и решили прекратить свои визиты. Однако по моему настоянию согласились приехать еще раз — около десяти вечера.

Когда они удалились, я без всяких обиняков заговорил с Эрнестом о его близкой кончине и предполагаемом эксперименте. Он снова повторил мне, что согласен, и предложил немедленно приступать.

В доме находилось двое слуг — мужчина и женщина, но мне требовались свидетели моих опытов, заслуживающие большего доверия. Поэтому я решил отложить свое дело до восьми часов, когда мне в помощь должен был прибыть студент медицинского факультета Теодор Л., которого я хорошо знал. Поначалу я думал дождаться появления врачей, но состояние больного так быстро ухудшалось, что откладывать было слишком рискованно. К тому же, и сам Вальдемар чувствовал приближение смерти.

Когда студент прибыл, я поручил ему внимательно наблюдать за всем происходящим и вести подробные записи. Вот по этим-то записям я теперь и восстанавливаю весь ход событий.

Было без пяти восемь, когда я, взяв больного за руку, попросил его заявить — так, чтобы это слышал мистер Теодор Л., — что он, Эрнест Вальдемар, согласен на то, чтобы я магнетизировал его в том состоянии, в котором он в данную минуту находится. Больной кивнул и произнес слабым, но совершенно внятным голосом: «Да, я хочу подвергнуться магнетизации». После чего сразу же добавил: «Боюсь, однако, что вы потеряли слишком много времени!»

Пока он произносил это, я уже начал совершать те магнетические пассы, которые, по моим наблюдениям, оказывали на него особенно сильное действие. Он, очевидно, ощутил их действие, особенно когда моя ладонь находилась перед его мокрым от холодного пота лбом. Тем не менее я так и не смог добиться ощутимого результата почти до десяти часов, когда приехали доктора Д. и Ф., исполнив свое обещание.

В нескольких словах я объяснил им, что собираюсь проделать, и они, со своей стороны, не усмотрели никаких препятствий для моих экспериментов, так как, по их мнению, больной находился уже в агонии. Я продолжал, сменив горизонтальные пассы на вертикальные и сосредоточив свой взгляд на правом зрачке пациента.

К этому времени его пульс едва прощупывался, а дыхание с остановками до полуминуты сопровождалось хрипением. Это состояние сохранялось без изменений в течение четверти часа, и наконец из груди умирающего вырвался очень глубокий и почти свободный вздох. В то же время руки и ноги Вальдемара стали холодными как лед.

Без пяти одиннадцать я заметил несомненные признаки магнетического воздействия. Хаотическое блуждание глаз сменилось выражением напряженного внутреннего созерцания, характерного для состояний ясновидения. Тут нельзя было ошибиться — этот признак никогда еще меня не подводил.

Несколькими быстрыми пассами я заставил его веки затрепетать, как в начале погружения в сон, и еще несколькими заставил больного окончательно закрыть глаза. Одновременно я, напрягая всю свою волю, продолжал манипуляции до тех пор, пока все члены больного не приняли удобное для меня положение и не оцепенели в нем.