Состояние любви и разумная деятельность мозга

Когда мы влюбляемся, это означает, что образ встреченного человека активировал в нашем мозге какие-то врожденно существующие каналы. Плюс этот образ «попал» в импринтинг, а еще в какие-то наши мечты, связанные с литературными героями, героями фильмов, звездами спорта, кино, музыки.

В нейросетях начинает бурлить гремучий коктейль из медиаторов и гормонов (половых, гипоталамических и гипофизарных, адреналина). В большом количестве выделяются дофамин, окситоцин и вазопрессин, серотонин (последний, напомним, снижает уровень отрицательных эмоций).

Чувство любви захватывает большинство отделов новой коры, гиппокамп, гипоталамус, базальные ганглии. Дофамин дает радость, подталкивает нас что-то делать, демонстрировать свои достоинства, улучшает обучение и формирование навыков общения, ухаживания. С окситоцином связывают чувство доверия и счастье даже при минимальном физическом контакте («слегка соприкоснувшись рукавами»); с вазопрессином – верность, ощущение избранности, «только ты», потребность быть рядом.

В итоге возникает эйфорическое влюбленное состояние мозга, которое формирует эмоциональный подъем, но разумной деятельности, конечно, мешает.

Зато его захватывают положительные эмоции, его жизнь прекрасна!

Конкуренция любви (состояния влюбленности) и разумной деятельности на бытовом уровне достаточно очевидна. Она определяется тем, что нужно в осознанный и расчетливый мозг все-таки «впихнуть» привязанность и страсть, чтобы сформировать семью, чтобы появились дети. Без влюбленности это плохо получается, и эволюция именно так эту проблему решила.

Важная ремарка: положительные эмоции в состоянии влюбленности наш мозг генерирует, если считает, что очередной шаг, действие, событие, приближают к заветной цели – обладанию объектом привязанности. Если же все наоборот – возникают не менее впечатляющие «ураганы» негативных эмоций, обусловленные прежде всего спадом выработки серотонина. А тут уже и депрессия замаячила на горизонте (либо что-то еще похуже). Ясно ведь, что поведение крайне юных и неопытных в любви Ромео и Джульетты в конце пьесы трудно назвать нормальным…

Итак, мы, в принципе, моногамные существа. То есть биологическая и социальная эволюция Homo sapiens привела именно к этому варианту. Не такому жесткому, конечно, как у прерийных полевок и других моногамных животных.

Впрочем, даже у полевок случаются казусы. Когда начали генетически сопоставлять потомство и родителей, оказалось, что в каждом четвертом выводке есть чужие детеныши (от другого «папы»). Про лебединую верность все знают, но у них чужие птенцы есть в каждом втором выводке. А в гареме морских слонов и морских котиков вообще 75 % детенышей – чужие. Потому что самец не может за десятками своих самок уследить – ему ведь еще нужно с конкурентами драться.

Если перейти к человеку, то, по данным довольно большого числа исследований, получается, что в среднем в семьях чужих детей около 3 %. Выявляется 3 % семей (в Мехико – 11 %), в которых растет ребенок и отец искренне считает, что это его отпрыск, а на самом деле – не его. Впрочем, если ревнивый муж инициирует установление отцовства, то, уже по юридической статистике, доля чужих детей возрастает до 30 %. Подозрения ревнивых мужей в одном случае из трех подтверждаются.

Откуда берутся научные статьи о «левых» детях? Представьте себе психолога или социолога, который ходит по домам и спрашивает: «Ваш муж действительно является отцом вашего ребенка?» Конечно, никто из «виновных» женщин правды не скажет, да еще и сковородкой по голове получите. Подобная информация анонимна, и она существует «благодаря» лейкемии.

Лейкемия – тяжелое онкологическое заболевание, и для ее лечения пациенту пересаживаются клетки донорского красного костного мозга. Сейчас во многих странах создаются соответствующие базы данных. Доброволец сдает свою ДНК на анализ (для этого достаточно ватной палочкой провести по щеке изнутри), и далее информация о нем попадает в базу, где записано, что его красный костный мозг имеет определенные параметры. Эти параметры в основном связаны с MHC-белками, про которые было сказано выше. В случае если нужен его вариант красного костного мозга (возможно, на другом конце планеты, ведь МНС-белки колоссально разнообразны), именно у него его возьмут, чтобы кому-то пересадить.

В результате у врачей собирается множество анализов ДНК, которые можно рассматривать с разных точек зрения. Целые семьи сдают такие анализы. А дальше приходит социолог с соответствующим официальным разрешением и говорит: «Можно я с вашей базой данных поработаю?» Скажем, семья номер 8264: папа, мама и трое детей. Посмотрим, детишки – они от этого папы или от кого другого?

Вот так набирается статистика по отцовству.

Верность в парах у млекопитающих существует, хотя она не очень для них типична. Рассмотрим нашу группу – человекообразных обезьян.

Гиббоны моногамны. Более того, они живут парой и защищают от других гиббонов свою территорию насмерть (похоже на прерийных полевок).

Орангутаны индивидуалисты. У самцов свои территории, у самок – свои. Территория самца перекрывается с территорией двух-трех самок. И каждой жене он вполне верен (похоже на тигриный вариант).

Гориллы – стайные животные. Вожак, при нем гарем и некоторое количество самцов низшего ранга, которым запрещено спариваться с самками, и они даже не пытаются. У горилл половая активность низкая: десять спариваний на одно зачатие – это совсем немного. Они достаточно редко этим занимаются…

Шимпанзе – самая близкая к нам группа человекообразных. Есть обыкновенные шимпанзе (Pan troglodytes) и бонобó (Pan paniscus), последние поменьше, не такие мускулистые и более альтруистичные. Так вот, в обоих случаях все спариваются со всеми, хотя некая иерархия (самцовая прежде всего) у больших шимпанзе соблюдается. Спаривание у Pan troglodytes иногда используется для установления статуса; самки могут спариваться за еду. В целом у них приходится около 500 спариваний на зачатие. Но по сравнению с бонобо это просто мелочи.

Потому что бонобо решают все проблемы при помощи секса. «Что-то мне стало тревожно» – подошли друг к другу и спарились. «Прекрасный день, но что-то скучно» – опять спаривание. Если встретились две стаи на границе территорий, в случае обыкновенных шимпанзе произойдет серьезная драка. У бонобо же – сексуальная оргия, похожая, как пишут зоопсихологи, «на затянувшийся порнофильм» (3000 спариваний на зачатие).

У самок обезьян овуляция – это событие. И когда самка овулирует, это сразу заметно. У большинства видов меняется цвет значимых частей тела, например краснеют ягодицы, а у многих – физиономия. И вокруг все самцы даже без феромонов видят: «Вот она, звезда!»