так дальше не может продолжаться. Нам со Львом надо поговорить нормально, по душам, и прояснить, что мы хотим от этих отношений. Возможно, если бы я не подслушала тот его разговор с братом, то и не заморачивалась бы, но что было, то было. И я не могла понять, зачем я Льву, если существует женщина, в которую он влюблён, и у которой, по-видимому, рушится брак. Не лучше ли бросить все силы на её завоевание, а не тратить время на меня и моих детей?

Кроме того, мне очень не хотелось, чтобы Лев, хорошенько очаровав Фреда и Джорджа, через пару-тройку месяцев бросил и меня, и их. Сейчас ещё не поздно дать задний ход, ребята, конечно, будут переживать, но я объясню. Они не маленькие, поймут. Но ещё немного — и для них это окажется слишком сильной травмой.

«Прошёл почти как вчера, в рутине. А как твои дела?»

Я и не надеялась, что Лев ответит больше двух слов. Но сосед удивил.

«Так и не расскажешь. Может, ты спустишься, Алён? Сейчас или через час, когда я пойду выводить Рема».

Я посмотрела на часы в углу экрана. Девять часов пятнадцать минут. Около десяти близнецы отправятся по кроватям, мама — смотреть телевизор, как всегда, а значит…

«Через час».

Ровно через час я, как и обещала, спустилась вниз — и вся моя решимость поговорить откровенно едва не растворилась в окружающем пространстве, когда я заметила, каким замученным выглядит Лев. Настолько замученного человека я последний раз видела лет пять назад, когда маме удаляли желчный пузырь — её лечащий врач всю ночь и утро оперировал, а потом пошёл разговаривать с родственниками пациентов, среди которых была и я. С землисто-серым лицом и красными от недосыпа глазами, тот хирург напомнил мне вампира, как и Лев сейчас.

— Как тебя укатали, — пробормотала я, подходя ближе. Погладила ткнувшуюся в ладонь мордочку Рема, потом посмотрела на Льва — и замерла, не зная, что делать дальше. Обнимать его, нет?..

Он решил за меня. Шагнул вперёд, приобнял и коснулся губ почти невесомым поцелуем, разом разбудившим во мне мечты о большем.

— Ты верно сказала — я себя чувствую укатанным, словно асфальт, — произнёс Лев тихо, потеревшись носом о мою щёку каким-то родным и абсолютно естественным жестом — так, словно мы уже тысячу лет женаты и я встречаю его после тяжёлого дня. — Думал, не выдержу, пошлю всех на… — Он вздохнул. — Чёрт, даже эвфемизм не могу придумать, дожили.

— Ого, ты знаешь это слово? — отшутилась я, аккуратно отстраняясь. От этого абсолютного чувства единения, родства и нужности было неловко, как в гинекологическом кресле. Странно сидеть в подобной позе с раздвинутыми ногами перед чужим человеком — и странно ощущать подобное к мужчине, с которым знакома четыре месяца.

— Конечно. Ты же знаешь слово «интеграл», почему я не могу знать слово «эвфемизм»?

— Слово-то я знаю, но совершенно не помню, что оно означает.

Лев улыбнулся, и мы двинулись к парку. Сегодняшний вечер казался более прохладным, чем вчерашний, но погода всё равно была ещё по-летнему тёплой, только в воздухе уже начинало сладко пахнуть увядающими листьями.

В уставшем, но уютном молчании мы шли несколько минут. Рем делал свои дела, нюхал всё подряд, пару раз нюхался с проходящими мимо собаками, и всё время оглядывался на нас — словно боялся потерять. А я смотрела на него и никак не могла решиться…

Может, не надо? Лев и так устал, а тут ещё я со своими разговорами.

— Расскажешь? — спросила я в конце концов, когда мы вошли в парк и пошли по ближайшей аллее. Несмотря на относительно ранний час — всего-то десять — она была абсолютно пустой.

— Ничего интересного на самом деле, Алён, — вздохнул Лев, поправляя свою вездесущую шляпу. — Сначала я ездил к Елизавете Андреевне, разговаривал с ней. Она дико злится на Виталика, видеть его не хочет, но Саше, само собой, на мозги не капает. Племяшка скучает по папе, но поскольку мой брат частенько ездит по командировкам, всё это пока терпимо. Я помог Елизавете Андреевне с кое-какими покупками, починил им заедающий дверной замок, а потом помчался к Виталику. — Лев замолчал, и я, поглядев на него, заметила, что на скулах у мужчины ходят желваки. — Этот идиот надрался в хлам с горя, хотя я накануне просил его держать себя в руках. Винился, рыдал, чуть ли не головой об стену стучал, говорил, что уедет куда подальше, чтобы Наташе глаза не мозолить.

— Ну, он хотя бы чувствует себя виноватым… — пробормотала я, испытывая невольную неприязнь — после рассказа Льва о случившемся перед свадьбой брата я не могла нормально относиться к Виталию.

— Чувствует, а толку? — ответил Лев чуть раздражённо, но я поняла, что раздражён он не на меня. — Всё уже случилось, слезами, а тем более пьянкой, горю не поможешь. Ему сейчас надо перед Наташей грехи замаливать, на руках её носить, а он в сопли ударился. И эти заявления — уеду… Если он уедет, то обратно уже не вернётся. Какая женщина простит, что её бросили в подобной ситуации?

Я не стала озвучивать собственные мысли о том, что для Наташи, возможно, подобное поведение Виталика — к лучшему. Она красивая, молодая, а на нём свет клином не сошёлся…

— Она любит его, — сказал Лев, будто бы отвечая на эти мои мысли. — Ей другой мужчина не нужен. Но, конечно, если Виталик сейчас оплошает…

— Ты к ней в больницу тоже ездил? — спросила я, сглотнув. Было почему-то очень страшно.

— Нет. Хотел, но она сказала, не нужно. Вещи у неё все есть, а видеть она никого сейчас не хочет.

— Даже тебя? — вырвалось невольно, и Лев покосился на меня с удивлением.

— Конечно. У нас хорошие отношения, но я всё-таки Наташе не родственник.

Я нерешительно молчала, не понимая, стоит ли начинать. Лев устал, я тоже… может, отложить? При этом я осознавала, что на самом деле все мои отговорки подчинены одной-единственной причине — я отчаянно боялась услышать от Льва подтверждение слов Виталия.

— Я хотела рассказать тебе кое о чём… — почти прошептала я, всё же решившись. Задрала голову, уставившись в небо, сглотнула, пытаясь прогнать комок в горле. Лев молчал, шагая рядом, в метре от меня, и в его походке мне слышалось спокойствие. — В тот день, когда у тебя ночевала Марина, я утром хотела прийти, чтобы поговорить. Вышла из квартиры, и тут… В общем, к тебе приехал брат, и я слышала ваш… диалог.

Лев по-прежнему молчал, а