– Кофе, может, а? – предложил, наконец, с вызовом самому себе – так как насчет найти кого-то? – нелепым вызовом, потому что Наташа как раз была здесь из-за Норы, хотя не знала этого, к тому же свой кофе заслужила и, по-видимому, на улице продрогла.

– С удовольствием.

В кофеварке у него был еще, правда, остывший, он вылил и поставил новый, не обращая внимания на протестующее «Можно ведь подогреть». Десять лет назад Наташа была очень хорошенькой, она училась в параллельной группе. Потом всё бросила и занималась недвижимостью, из-за недвижимости (если это можно так назвать) он и нашел ее через друзей и Интернет. Из мокрой сумки она выложила папку с документами на стол, показывала листы по одному, дала ручку, чтобы он поставил, где нужно, подпись.

– Всё сделала, как ты хотел. Тебе это в самом деле в копейки обошлось, так что с тебя бутылка.

Посмотрела с намеком, и он подумал – почему бы не бутылка, почему бы не распить бутылку с Наташей, в забытой богом деревне, в том самом развалившемся домишке, который она помогла ему приобрести за копейки. Нет, он и не думал слепо повиноваться Дыманову, наоборот, не верил ни одному его слову и общался с ним только потому, что других способов выйти на Нору не имел, но внутреннее чувство тоже не велело приводить Нору сюда. Казалось, она может растаять от контакта с привычным бытом. Домик… Он не видел этого домика еще – ни к чему, но представлял: далеко за городом, кем-то брошенный, без отопления, без электричества. Нора проведет там несколько дней или недель, а потом они так же забудут этот домик, как забыли прежние хозяева. Зачем забывать? Почему бы не приезжать в него в солнечные выходные… И тут же вспомнил о своем намерении увезти Нору в дальние дали, из которых накладно будет ездить в их домик.

Наташа ушла сразу после кофе, за которым обсудили несколько апокалиптических сценариев.

В час заехал за родителями – у двоюродного брата годовщина свадьбы, и всю дорогу мама тихим радио бормотала, что не понимает его постной физиономии, не понимает, как ему может быть неинтересно у Игорюши, с которым он так чудесно играл все детство. Последний аргумент, рефреном повторявшийся в монологе, веселил, но Николая и самого настораживала та вялость, с которой он принял приглашение. Игорь ведь действительно не четвероюродная тетя Глаша – нормальный парень его лет и близкой профессии. Почему бы не съездить, не выпить, не обсудить за рюмкой общие темы, не все же свободное время лежать на диване, уставившись в стену, на которой нет тени Норы, не только же с двинутыми типа Дыманова общаться. Ладно, выпить не удастся из-за машины, но все-таки.

У Игоря была тесная уютная квартирка, располневшая Маша – в последний раз видел ее на свадьбе, и визгливый полугодовалый Вячик, которого каждые полчаса безуспешно пытались уложить спать. Среди родственников – мягких, болтливых, разомлевших над загруженными тарелками, выделялась прошлогодняя дружка Ира. Она была немного моложе Маши, лет двадцать пять – двадцать семь, хорошенькая, с остреньким носиком, в обтягивающем (а обтягивать было что!) свитерке. Держалась прямо, шутила в тему, много и красиво улыбалась: бархатно накрашенные губы, здоровые зубы, но за одним из тостов, совершенно случайно взгляд ее, очень серьезный, на четверть секунды встретился со взглядом Николая, оставив нехорошее чувство.

Поговорить с Игорем на общие темы не выходило: Игорь то вытирал с Вячика картофельное пюре, то менял памперс, то встряхивал что-то в бутылочке – было видно, что так у них не заведено, и ему с непривычки неудобно, но Маша приняла отчаянное решение остаться сегодня прекрасной: не помятой и не запятнанной пюре.

С другой стороны, в том, что говорить Николаю оставалось только с Ирой, сидящей напротив него, прямо за фаршированными помидорами и бутылкой «Токайского», была чья-то направленная воля, и он догадывался, чья – маленькой полной женщины с химией, упорно не смотрящей в его сторону, обсуждавшей свойства стиральных порошков, по воле судьбы являвшейся его мамой. Естественно, мама была проинформирована хуже курящего Николая: когда выходили с зажигалками в подъезд, полная Маша («да я уже месяц не кормлю, право имею») несколько раз намекнула на драмы в личной Иришиной жизни и на то, что успех на работе еще не все решает, и не повод делать аборт, потому что работа сегодня есть, а завтра ее нету, а ребенок есть ребенок, даже если сама, потому что денег у нее все равно как бумажек, могла бы няню нанять, и возраст тоже…

После перекура он с бо́льшим энтузиазмом беседовал с Ирой – из детского чувства противоречия, и разговор клеился хорошо – начали с режиссера Бергмана, сошлись на том, что он хорош, но не все его фильмы хороши, перешли с кино на телевидение, сошлись на том, что ничего сто́ящего там нет, покритиковали по этому и другим поводам политиков, закусили их печеными баклажанами с чесноком, назвали Интернет большой мусорной ямой. «О, я смотрю, вы нашли друг друга», – заметил, проходя мимо, измученный Игорь. Ира ела много, ела в течение всего разговора – у нее получалось говорить и есть одновременно, причем изящно, и вскрикивать мило: «Ой, вот тот салатик с ананасами там стоит, я не пробовала еще… Кажется, я много пропустила…» – и, когда салатик общими усилиями приходил к ней, очаровательно сверкала своими «спасибо». Было странно, но приятно, что она остается такой стройной, хотя так много ест.

Родители ушли сразу после сладкого – он еще не доел свой кусок торта, но замахали на него руками, что и так доберутся, маршрутка прямая, и на этот раз он точно знал: машут не для того, чтобы назавтра обидеться, все рассчитано, все идет по плану, и уже понимал, что нужно будет подвозить домой Иру – «это совсем необязательно», конечно, но как же выпустить ее в темный город в так обтягивающем свитерке. Они к этому времени успели обсудить шансы просвещенного ислама и разойтись во вкусах на музыку: Ира не воспринимала ничего тяжелее «Машины времени».

Но в «Мазде» она замолчала. Легкий разговор расклеился. Он переспросил, куда ее везти, думал достать GPS, но не решился тянуть руку над ее коленями.

– Неплохо посидели, – сказал Николай наконец.

– Да, в самом деле. Я думала, это будет ужасный… в смысле ужасно скучный день, – отозвалась Ира. – Вообще идти не хотела, Машка уговорила.

Не нужно было долго размышлять, чтобы понять, что главным аргументом в уговорах Маши была его собственная персона, но, как ни странно, это не раздражало. Эхом к догадке, Ира добавила:

– Вообще, спасибо, ты мне день спас. Думала, умру там от тоски. Ну знаешь, с чужими родственниками сидеть. Здесь хоть со своими выдержать! Я, конечно, Машу понимаю – кто свадьбу оплачивал, тот и гуляет, но все-таки… Могла бы хоть кого-нибудь еще позвать.

– Да всегда пожалуйста, – ответил он, глядя на дорогу.

И снова замолчали. Потом несколько раз спрашивал, куда поворачивать. Отвечала односложно. Остановились возле дома, Ира не спешила выходить, и он спросил:

– Может, до двери провести, у вас здесь как?

– Только если хочешь, – в темноте ему снова померещился мгновенный слишком серьезный взгляд. – Вообще, у нас здесь нормально.