– В какое еще место?

– Если вы привезете Элеонору Фелисию в свою городскую квартиру, можете считать, что все пропало. Дело даже не в том, что они сразу ее найдут, – еще не факт, что они смогут и захотят забрать ее снова. Но у вас квартира напичкана техникой, и на улице столько огней.

– Ну и? – Единственное удовольствие, какое мог позволить себе в этом разговоре – удовольствие быть невежливым.

– Неужели вы сами не догадываетесь? Вспомните, как любит она механические игрушки. Да, кстати, подумайте о том, что перед исполнением задуманного вам не стоит видеться с моей кузиной несколько месяцев. Нужно усыпить бдительность. Лучше всего прервать встречи в третьей четверти осени, сонные зимние месяцы как нельзя более способствуют забвению и успокоению.

Снова пустословие. То же, что с Леной. Николай заказал еще одно пиво и сам спросил – а как насчет документов, которые Александр Дыманов имел неосторожность пообещать вчера, – от этого обещания весь день сегодня зудели кончики пальцев, предвкушающие что-то реальное, предметы, которые можно пощупать, нотариально заверенные листики.

– Да-да, документы, хорошо, что вы напомнили! – Из замшевой, почти женской на вид сумки Дыманов достал папку, Николай ожидал, что сейчас на столе окажется вся их с Норой жизнь – в бумагах, оплаченная и узаконенная. Несмотря на антипатию, всем существом чуял он ирреальные возможности этого родственника Норы и растерялся, увидев пожелтевший от высохшей влаги, сложенный вчетверо лист.

– Что это?

– Это свидетельство о рождении, – ответил Алекс извиняющимся тоном, впрочем не теряя ни капли своего апломба, даже если зеленоватые прозрачные глаза его, неуловимо похожие на глаза Норы, смотрели просяще.

Николай развернул бумагу – небрежно, словно не видя, что она вот-вот рассыплется. Лист оказался исписан тонкими буквами, но, что было написано – понять не мог. На самом деле он даже не мог понять, кириллица это или латиница, настолько узкие и косые были буквы, может, даже и не латиница, а какая-то восточная вязь с точками. В правом нижнем углу голубела размытая печать. Спиной, висками ощущал Николай взгляды – теперь на них не косились, а смотрели откровенно все посетители бара – так смотрели, словно понимали и буквы, и язык, и все, чего не понимал он сам. Словно он был сейчас там – у Норы, а не здесь.

«Я хочу забрать ее, а не спуститься к ней», – прошептал, считая, что произносит мысленно, и Алекс ответил, убирая с глаз светлую прядь:

– В чистом виде это, к сожалению, невозможно!

Николай сделал вид, что не расслышал.

– И что эта бумажка имеет общего со свидетельством о рождении? Это вообще что за язык? И да, еще один вопрос – там, у Норы, откуда все всё узнали? После нашего первого разговора. Кстати, о вас я слышал не только лестное.

– Разумеется, все знают всё, я делюсь моими впечатлениями с моими родственниками и знакомыми. Я люблю открытые окна и открытые игры. Вам они наговорили, как я вижу, больше чем знают сами. Но значительной части того, что говорит, к примеру, Гуидо, верить не стоит. Так же, как и этой девушке… Не помню, как зовут, блондинка. Наверняка они считают, что я всего лишь хочу избавиться от своей бедной маленькой кузины и поэтому нашел вас, но это неправда. В действительности я очень люблю нашу Элеонору Фелисию…

Николая передернуло от этих слов, произнесенных излишне четко и гладко, – захотелось ударить по аккуратно-небритому, подчеркнуто-привлекательному лицу с падающими светлыми прядями, ударить прямо по прозрачным глазам. Убрав руку со стола, понял, почему «Очень люблю нашу…» вывело из себя. Она не «наша». Ревность. Представил Нору и Алекса внутри здания, одинаково естественного для них обоих.

Не скрывая, что заметил реакцию, Александр закончил:

– …и желаю всем сердцем, чтобы она была счастлива. Мне и так слишком много досталось в сравнении с Элеонорой Фелисией.

Несколько минут они сидели молча друг напротив друга. Николай смотрел на Алекса. Потом опустил глаза на скатерть и увидел их руки – ухоженную, с аккуратными розовыми ногтями руку Александра Дыманова и лежащую сверху свою, темную, и внезапно осознал, что его собственные пальцы поглаживают тонкие пальцы Алекса, задерживаясь на черном перстне.

Николай резко встал, даже отступил на шаг, непроизвольно морщась, уверяя себя, что никто ничего не видел. Это все мысли о Норе…

– Ладно… пора идти. Не стоит нам долго вместе показываться.

– Не стоит! – ответил Алекс. Глаза его смеялись. Из кармана куртки выложил на столик несколько купюр – имея в виду и коктейль, и пиво.

Николай закашлялся.

Вместе вышли они на воздух, и хотелось, чтобы Дыманов наконец исчез, тем более что случайно чуть снова не взялись за руки. Прощаясь, Николай предвкушал облегчение. Но мотоцикл Алекса скрылся, а облегчения не было. Вместо облегчения был приступ кашля. Только сейчас до сознания дошел запах Алекса. Это был какой-то хороший парфюм, что-то древесное, ненавязчивое, и в то же время легко переходящее на все окружающие предметы, в том числе на одежду Николая. Дома долго стоял под очень горячим душем, почти кипятком, надеясь вытравить запах, но запах оставался в памяти вместе со всеми неприятными подробностями встречи.

Беспризорный мальчик спускался по лестнице, туда, куда никогда не попадет безумная королева. Нижние этажи, где вечно клубится густой чад. Пар. Прачечная. Кухня. Он прошмыгнул на кухню.

На потолке светятся пыльные лампы. Толстые поварихи, красные от вечного жара, склоняются над кастрюлями. Шипят на сковородах мясо и рыба, брызжет жир. В котлах кипит вода с желтым картофелем. Тяжелые ножи ритмично бьют по разложенным травам, зеленые капельки засыхают на разделочных досках. Прозрачное масло мешается с уксусом.

Кухня работает круглосуточно, в четыре смены, чтобы накормить всех обитателей не имеющего границ здания. Если бы когда-нибудь она затихла хоть на миг, было бы слышно, как журчат грунтовые воды – так низко она расположена. (Однажды пол под давлением лопнул, и вода веселым потоком текла прямо здесь, мальчик купался и обрызгивал мастеров, прилаживающих на место плиты.)

– Держи, – толстая Варя, отвернувшись от сковороды, положила на стол пирог с мясом – для мальчика. Внизу никто не отказывает ему, его гримасы и стишки смешат здесь всех.

Мальчик схватил пирог и спрятался в углу. Жевал.

В мастерскую, слева от кухни, он тоже ходил с удовольствием. Мастера давали ему для игр тяжелые ключи и гайки.

Недавно по соседству выделили помещение и для электриков. Электрики умели заряжать батарейку в его маленькой любимой игрушке с двумя дисплеями. Не зная, где еще применить свою человеческую энергию и на чем еще заработать, принесли электрики ящики с землей, в которые подсадили грибницы – жена одного из них торговала шампиньонами на базаре. У нее была постоянная клиентура, потому что у грибов был какой-то особенный привкус, который невозможно забыть, и тот, кто их попробовал хоть раз, неизбежно возвращался к ее торговому месту. Стабильный доход.