- Ты чистый грех, Женева, - хриплю я и притягиваю к себе тонкое невесомое тело.

К черту все, решаю и сразу укладываю маленькую ведьму на лопатки и припадаю губами к желанному рту. Это не поцелуй, это благодарность в одном флаконе с наказанием. Чистая ярость, сплетенная с преклонением. Злость и нежность. Страсть и презрение. Ненависть и любовь. Любовь. Любовь. Любовь!

Ее намного больше, чем ненависти.

Рука алчно ложится на грудь, острый сосок твердой горошиной давит в ладонь. Однако, Ева перехватывает меня за запястье и отводит ладонь в сторону. Веду ниже, но она, слегка вздрагивает, и вновь не позволяет.

Что ж, я не настаиваю. Пусть так.

Ева поворачивается и прижимается ко мне спиной, устроившись головой на моем предплечье. Второй рукой притягиваю ее к себе. Вижу, что на разговоры и обсуждения она не настроена. Да и я тоже не намерен сейчас что-либо выяснять. Зарывшись носом в мягкой ароматной макушке, я закрываю глаза, мечтая как можно дольше продлить этот миг, потому что присутствует стойкое ощущение, что в ближайшее время покой меня покинет надолго.

Одновременно опустошенный до дна ошеломительным экстазом, и наполненный противоречивыми чувствами до краев, я проваливаюсь в сон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ «В темном шкафу тесно и ничего не видно. Непроглядный мрак без единого луча света окутывает плотным кольцом и вселяет страх. Руки и ноги мои связаны, рот затянут какой-то мерзкой тряпкой. Все, что у меня осталось – это способность слышать, нарушаемая набатом сердца пульсирующего в ушах, и способность различать запахи.

И вновь мое взрослое сознание определяет нереальность происходящего. Странное чувство. Как будто ты сам себе бог. Можешь одновременно заново проживать момент прошлого и как бы наблюдать за всем со стороны.

Кто-то осторожно берет меня за руку и я вздрагиваю от неожиданности. Руки шарят по моему телу, касаются лица, а затем стягивают повязку, возвращая способность говорить.

- Настя?

- Нет, Егор, это я, Геля.

- Ты что тут делаешь? – я искренне возмущен, потому что приказал девчонке оставаться снаружи.

***

Как только Настя оставила меня на пороге приюта и поторопилась на лодочную станцию за Лолитой (хотя я на самом деле не уверен, что это действительно имя той девочки), я твердо решил, что сестре нельзя соваться туда одной.

Дикий необузданный страх потерять Настю, последнего близкого и родного человека, душил своими огромными холодными скользкими щупальцами. Бездействие было подобно смерти.

- Ты знаешь, где на Мрачном лодочная станция? – спросил я у Гели, вбегая в пустынную игровую с обшарпанными, покрытыми масляной зеленой краской стенами.

- На Мрачном нет лодочной станции. Мы с папой раньше каждые выходные там бывали, я точно знаю.

- Должна быть. Ну или причал какой-нибудь с лодками. Подумай, хотя бы примерно, с какого берега искать.

- Причал есть у одного дядьки. Он живет на озере. Но папа с ним не дружил.

- Где это?

- Минут двадцать  через лес. Надо выйти к памятнику, а потом по тропинке вдоль озера. Точнее не вспомню даже.

- Ясно. Спасибо, Геля, - развернулся я, намереваясь выйти наружу через то же окно, что и девчонка.

- Стой! Ты куда?

- Гель, мне надо уйти. Там Настя. Я должен ей помочь!

- А что с ней?

- Долго объяснять. И ты еще маленькая.

- Что? А сам-то! – обиделась на меня подруга. – Я с тобой пойду.

- Это может быть опасно.

- Я с тобой! Без меня ты вообще в лесу заблудишься!

На озере я бывал лишь раз. На том самом памятнике в один из праздников на девятое мая. И при свете дня мог заблудиться, что уж говорить о ночи!

- Ладно. Только идти надо прямо сейчас и быстро.

Покинув территорию приюта никем незамеченные, мы устремились по маршруту, конечным пунктом которого был тот самый причал с лодками у дома какого-то дядьки.

На удивление мы нигде не плутали и вскоре оказались у старого кирпичного дома. С тропинки нам был виден причал, рядом виднелись две пришвартованные старенькие покачивающиеся на воде лодки.

Свет в доме не горел. Зато рядом, из невысокого то ли сарая, то ли амбара, то ли еще какого непонятного строения доносились странные звуки.

- Жди меня здесь, - приказал я Геле и стал осторожно пробираться к подозрительному месту.

***

 - Я испугалась за тебя! Следом пошла.

- Это ты меня шандарахнула по голове?

- Нет. Тебя мужик какой-то тощий ударил, еще мычал что-то все время. Я спряталась в шкаф, чтобы меня не замелили, а потом этот дядька и тебя сюда засунул. Я так боялась, что он меня заметит!

- Там было много крови! Они убили кого-то!

- Они?

- Их было двое. Настя наверняка у них! Надо что-то делать! Попробуй развязать мне руки!

Геля долго возится. Во многом ей мешает темнота и гипс – приветственный подарок от Машки Картавой.

 Наконец, руки распутаны, ноги я развязывал себе сам. Мы были настроены решительно и воинственно, однако судьба распорядилась иначе.

Внезапно двери шкафа распахнулись, резкий свет резанул глаза, заставляя зажмуриться.

- Так-так-так, - вкрадчиво прозвучал мужской голос, - Кто это у нас тут?»

ЕВА

Я проснулась еще до восхода солнца. Егор дышал мне в макушку невероятно горячим воздухом, прижимая к себе даже во сне, как когда-то спала и я сама, стискивая в руках облезлого плюшевого зайца. Это воспоминание просто жило во мне и не имело ни начала, ни конца. Я не знала, откуда этот заяц взялся, и что с ним стало потом. Я не могла дать этому воспоминанию какой-либо конкретный промежуток времени. Не понимала, сколько мне лет в этот момент, и вообще не является ли он выдумкой. Хотя, все же последний вариант я отбрасывала, потому как слишком точными были засевшие в голове детали. Кремовый цвет мягкой плюшевой шерстки, длинные уши, которые не стояли торчком, как полагается у зайца, а висели вдоль мордочки, как у спаниеля. Бархатный розовый нос, стеклянные зеленые глаза, выглядевшие совсем, как настоящие. Вытянутое тельце с очеловеченной фигурой и куцый хвостик. Этот заяц пел нежную колыбельную, сопровождаемую переливами звонкого колокольчика. Мелодия больше подходила для музыкальной шкатулки, нежели для мягкой игрушки. Я обнимала его как величайшую на свете ценность и чувствовала, как пушистые лапы обнимают меня в ответ, даря тепло и любовь. А теперь точно также Егор обнимал меня. Со мной такое впервые. Спать в мужских объятиях прежде не доводилось.