Надя почувствовала, как сердце подскочило и перекрыло горло.

— Ты нужен себе самому, — твердо ответила она.

— Так что же, в несчастье надо бросать друг друга? — спросил он, отчаянно сопротивляясь желанию согласиться с ней.

— Нет, но я считаю, что, если произошло несчастье, не надо его приумножать. То, что я предлагаю, — единственный вариант для нас. Для тебя и меня. Не важно, как это выглядит со стороны, что подумают или что скажут люди. Спросим себя: будет ли так лучше всем нам? Я отвечаю за себя: да. Скажи честно и ты — только не надо говорить то, что положено сказать жене преданному мужу. Ты ведь согласен со мной?

Николай долго молчал, смотрел на Надю, она его не торопила.

— Да. — Потом взял ее руку в свои и поцеловал. — Спасибо, Надя.

— Она… достойная женщина. Я… виновата перед ней. Невольно, — поспешила она добавить.

— Ты… перед ней? — Он похолодел. — Ты что-то… ты говорила с ней? — Его глаза раздраженно блеснули, он приподнялся на стуле.

— Нет, нет, не волнуйся. Я никогда ее не видела… — в жизни, добавила она про себя. — Но… так вышло, что вот это навороченное кресло я заработала… — она похлопала по поручню, — на ее горе.

Николай откинулся на спинку, казалось, он теперь опасается даже дыхания своей жены. Она видела, какими ледяными стали его серые глаза, но чувствовала себя от этого еще спокойнее и увереннее. Все хорошо, все правильно, Августа — та женщина, которая ему нужна. Она ему дорога, это видно.

— Но она стала свободна — для тебя, Николай, — добавила Надя тихо. — Понимаешь?

— Что… ты… сделала? — требовательно спросил он.

— Я — ничего. Ее муж погиб, тестируя снегоход. Ты об этом знаешь. Эта машина… снегоход, я имею в виду, куплена отчасти… — Надя вдохнула побольше воздуха, — на мои деньги.

— Дальше. — Он сложил руки на груди и стиснул пальцами предплечья. Она увидела отполированные ногти. Эта она заставляла его пользоваться маникюрными ножницами, пилочкой и кусачками, терпеть не могла заусенцы на мужских руках, небрежно остриженные ногти. Ткань рукава вдавилась в мышцы.

— Дядя Александр свел меня с финским бизнесменом, который отдал какой-то фирме снегоход на тестирование. Эта фирма, сказали мне, хочет выйти на наш рынок. Я отдала деньги в траст под большие проценты. — Она вздохнула. — Я не интересовалась, для чего им деньги. Мне нужна была эта коляска.

— Ты сдала деньги в траст? Ты рисковала… — его голос дрожал, — деньгами наших детей?

— Я рисковала столь значительной суммой, потому что другая никому не нужна. Но дядя Александр страховал риски.

— Ты вынула деньги из оборота? — спросил Николай.

— Нет.

— Но тогда откуда? Снова твой отец? — вырвалось у него. Но он быстро поправился. — Это было его… желание? — как можно мягче спросил он, давая понять Наде, что не собирается ничего дурного говорить о ее любимом отце. Надя давно признавалась, что еще в детстве мечтала выйти замуж за отца. Потом, смеялась она, поняла, как это глупо.

— Я заработала их. Сама. — Она чуть не сказала, как именно — на компьютерных вирусах. Но он — не Лекарь, не оценит. Тот сразу понял, каков предел допустимого у Надежды Викторовны Фоминой. Что обещало успех. — Потом добавила: — Теперь можно предположить, что катастрофа была запланирована.

— Августа тоже так считает. — Николай расцепил руки и положил их на колени. — Ей выплатили страховку мгновенно, — сказал он. — Но недавно она увидела страшную рекламу, — он нахмурился и покачал головой, словно сам увидел ее, — другой снегоход парит над поверженным «Сноу кейв». Августа уверена: все было подстроено.

— Надо быть дурочкой, чтобы поверить, будто страховка — новая форма ведения бизнеса в нашем городе, — фыркнула Надя. — Это плата за смерть. Она для того, чтобы жена не пыталась докопаться до сути.

— Но она хочет раскрутить… А если докопается… — Он поднял руки и стиснул пальцы.

— Нет. Не докопается. Ты же не станешь ей помогать?

Он опустил голову.

— Да, чуть не забыла, — сказала Надя, — мне позвонила какая-то женщина насчет хомяка. Я удивилась… Стоп! Так вот что вы потеряли в поезде? Да? — Она испытующе посмотрела на Николая.

— Его. — Николай с облегчением усмехнулся, он рад был поменять тему. — Недоглядел. Его украли, точнее, поменяли.

— То есть? — Надя вскинула тонкие брови.

— На то, что можно съесть. — Он засмеялся. — Вместо хомяка я вынес из поезда трехлитровую банку варенья. Кизилового.

— Ну да! — Надя подхватила его веселый тон. — Но я ничего не знала, не поняла… В общем, я предложила привезти того, которого она назвала Тимошей, в воскресенье. Я хочу устроить семейный обед. Девочки обрадуются. Погоди, — она осеклась, — а они не потащат его к дяде Александру?

— Они собирались, — сказал Николай, — я обещал им парочку хомяков.

— Но ты еще не купил… им… семейную пару?

— Нет. Они почему-то верят, что Тимоша к ним вернется.

Надя улыбнулась:

— Хорошо. Николай, я думаю, мы обо всем договорились, да? — Он молчал. — И теперь хочу сделать тебе подарок. — Надя засунула руку в карман и вынула перстень. — Вот. Эта собака называется борзая. А фамилия Гути — Борзова, верно? — Она улыбнулась. — Я думаю, она оценит, когда увидит у тебя такой перстень.

— Какой интересный… — Николай крутил перстень в руке, подносил к глазам. Серебро потускнело, но фигура собаки отчетливо видна.

— Тебе нравится? — спросила Надя. — Вижу, нравится.

— Это… намек? — спросил он, сжимая в руке перстень.

— Надень, я хочу посмотреть, — сказала Надя.

Он разжал руку, собака смотрела прямо на него. Он вздрогнул.

— Надевай же. — В голосе Нади он услышал нетерпение.

Николай попробовал на безымянный палец левой руки.

— Маловат, — сказал он.

— Тогда на мизинец, — бросила Надя.

Он подчинился. На мизинец перстень сел плотно.

— Отлично, — похвалила она.

— Ты думаешь, теперь я быстрее… убегу?

— Смотря куда, — фыркнула она.

Он отвел руку подальше от глаз.

— Вообще-то я не носил никогда таких украшений…

— Это не украшение, — оборвала она его. — Это символ.

— Но чего?

— Откуда мне знать? — Она пожала плечами.

— Но ты где-то взяла его?

— Не я… Мне его… дали.

— Кто, не хочешь сказать?

Она снова пожала плечами и отвернулась.

— Мне сказали, что оно очень… старое.

— Похоже. — Николай кивнул.