Теперь, когда богатств на острове прибавилось, жрецы перестали отплывать с закатом на большую землю. Для знатных посетителей, которые, как предполагалось, тоже не захотят возвращаться, едва приехав, были выстроены гостевые палаты. Первыми из постояльцев, кто не последовал древнему обычаю и пожелал заночевать на острове, стали канцлер Киёмори со свитой.

На закате солнца Киёмори покинул празднующих сыновей и вельмож и отправился пройтись в одиночестве по галереям крашеного дерева. На его глазах служители прилежно зажигали чугунные фонари — один за другим, пока святилище не засияло. Цепочка огней отразилась в волнах моря, почти отовсюду окружавшего храм, и напомнила Киёмори зрелище давних лет — светящуюся дорогу Царя-Дракона.

«Этот храм, верно, сравним красотой с самим подводным дворцом, жилищем Рюдзина. Теперь-то он и богиня Бэндзайтэн не смогут упрекнуть меня в нерадивости».

Вечер близился к ночи, и жрецы вежливо оттеснили разгулявшихся вельмож к гостевым палатам. Кое-кто из знати, включая Мунэмори, увлек с собой и нескольких юных служительниц. Киёмори стоял в стороне, а когда к нему подошли проводить в комнаты, сказал, что желает еще пободрствовать и посвятить остаток вечера медитации.

Наконец святилище опустело. Киёмори вышел на самый край настила, простиравшегося над водами Внутреннего моря. Меж столбов торий сияла Вечерняя звезда, а облака у горизонта все еще отсвечивали закатным багрянцем. Перегнувшись через ограду платформы, Киёмори проговорил волнам, бьющимся снизу о сваи:

— Ну, госпожа Бэндзайтэн, по душе ли тебе мой подарок?

Из глубины всплыли драконьи огни — бледно-голубые, зеленые, желтые. Искрясь и мерная, они заполнили крошечную бухту Ицукусимы. Под ними вдруг что-то шевельнулось, и вот в водах показалась исполинская раковина. В ней, точно жемчужина, сидела сама Бэндзайтэн, живописно расправив полы переливчато-зеленого кимоно. Невообразимо прекрасный лик богини тоже, казалось, сиял в радужных тонах заката.

— Приветствую, канцлер Киёмори. Да, твое святилище мне весьма по душе. Я сделаю все, чтобы оно сохранилось в веках доказательством твоей веры.

Киёмори поклонился ей.

— Это честь для меня. Итак, смею ли предположить, что между вашим родом и Тайра все улажено?

Бэндзайтэн отвела взгляд.

— Увы, как ты знаешь, этого недостаточно. Останься здесь, с тобой будет говорить мой отец.

Киёмори вцепился в ограду, усилием воли заставляя себя не выказывать страха.

— Разумеется. Пусть выходит. Мне не в чем… то есть я буду рад с ним встретиться.

Бэндзайтэн наклонила головку, и раковина медленно ушла под воду.

Пока Киёмори ждал, небо потемнело, а из-за моря, с запада, налетел ледяной ветер. Вода пред ним стала бурлить и пениться, точно в глубине ее завозилось что-то огромное и змееподобное. Вдруг, с тучей брызг, над поверхностью взметнулась китом гигантская колонна: плоская голова на толстой чешуйчатой шее. Глаза ее горели золотом, словно два очага, с длинных усов свисали водоросли. Из огромной разверстой пасти сбегали струи воды, сочась сквозь неровный частокол зубов с кривыми, как ятаганы, клыками.

Чудище воззрилось на Киёмори сверху вниз и обдало солеными брызгами из широких воронок-ноздрей.

— Итак, — произнес Рюдзин голосом, подобным шипению и грохоту штормового прибоя, — Вот мы и встретились, Киёмо-ри-сан.

Канцлер с силой вцепился в перила. Он понимал, почему Рюдзин выбрал самый устрашающий облик, чтобы предстать перед ним. «Решил страхом добиться от меня повиновения. Что ж, если я надумал вести торг с божеством, придется свой страх превозмочь».

— Для меня это великая честь, Рюдзин-сама, — ответил Киёмори с поклоном.

— Прочь любезности, — прошипел Царь-Дракон. — Где меч? Где Кусанаги?

— Вы его непременно получите, — сказал Киёмори. — В свое время.

Темная тень извернулась, взбалтывая морские огни.

— Век смертных на исходе. Я должен вернуть свое творение.

— Вернете, — ответил Киёмори. — Когда мой внук станет императором.

Вода под ним забила ключом.

— Раньше. Иначе будет поздно. Ты не знаешь, чему противостоишь. Силы зла уже посягают разрушить твое царство. У демонов теперь новый главарь, над которым я не властен. Если он овладеет мечом, быть великой беде. Ты должен отдать мне Кусанаги.

— Не прежде, чем мой внук поднимется на трон, как предрекла Бэндзайтэн, — твердо отозвался Киёмори.

— Глупец! Неужели власть и слава для тебя дороже спасения? Пройдут годы, прежде чем твоя дочь, императрица, родит сына. Мы можем не успеть!

— Отдавать меч сейчас слишком опасно, — заспорил Киёмори. — Такакура еще мал. Ему понадобятся все средства, чтобы доказать свое право на трон. Нас в Хэйан-Кё и без того одолевают слухи о якобы грядущей распре. Пропади меч сейчас, и может разразиться война. Ты не получишь Кусанаги, пока я не сочту возможным его возвратить.

Драконьи огни погасли. Киёмори обдало тяжелым дыханием Рюдзина, разящим солью, морской тиной и рыбой.

— Ты смеешь указывать мне? Мне, предвечному? Рожденному, когда всего вашего племени еще на свете не было? Ты смеешь препираться с ками? Смеешь оскорблять мою дочь? Или мало я тебя проучил, когда уничтожил твой жалкий островок у Фукухары?

Киёмори охватил гнев — совсем как в те времена, когда знать Хэйан-Кё измывалась над его отцом, а на улицах распускали грязные сплетни о Тайра. Забыв о предосторожности, он позволил гневу облечься в слова:

— Так вот каково твое обхождение? Ты сам избрал меня в герои для спасения этого мира! И ты же презираешь мою волю, хотя я знаю бренную юдоль лучше тебя! Если ты столь велик, к чему тебе чудесный меч? Отчего не выковать новый? Если ты такой могучий ками, зачем перекладываешь свой труд на жалкого смертного?

Царь-Дракон поднял голову и взревел. Его чешуйчатый хвост ударил по воде с оглушительным плеском, подняв тучу брызг и вымочив Киёмори до нитки.

— Несчастный! Ты и понятия не имеешь о том, что за беды тебе уготованы! Должно быть, верно говорят, будто Тайра до того возгордились, что тщатся превзойти богов. Раз так, быть посему. Коли ты не намерен возвращать Кусанаги, я отзываю свою помощь и лишаю тебя покровительства. Поглядим, долго ли вы, Тайра, вместе с вашим обреченным мирком продержитесь своими силами!

На миг море забурлило, словно где-то в пучине разверзся вулкан. Гигантская голова дракона ушла под воду, бросив на Киёмори последний яростный взгляд. И снова воцарилась ночная тишь.

Киёмори оперся на перила, пытаясь унять отчаянный стук сердца и одышку. «Я канцлер Киёмори, глава могучего дома Тайра. Мне нечего бояться».

За спиной у него послышался топот бегущих ног, и, обернувшись, он увидел нескольких жрецов, спешащих навстречу.

— Вы целы, господин канцлер? Мы слышали сильный грохот, будто гром. Да вы весь вымокли! Что случилось?