Прошло два дня, но римлянам не удалось построить мост, так как течение было слишком сильным. Оголодавшие солдаты впадали то в ярость, то в отчаяние. И тут явилось персидское посольство, которое возглавлял сам главнокомандующий Сурена. С римской стороны переговоры вели Секунд Салюций и комес Аринтей. Договаривались в течение четырех дней, а голод в римских войсках становился все сильнее. А ведь если бы цезарь не терял понапрасну времени — замечает Аммиан — и не останавливался, то армия достигла бы уже границ империи!

В конце концов заключили и торжественно подписали тридцатилетний мир, для Рима невыгодный и даже позорный. Пришлось отказаться от земель за Тигром, а собственно в Месопотамии — от Нисибиса и Сингары, крепостей, которые столько раз отважно защищали границу государства, а их жители обязаны были покинуть свои дома. «Следовало десять раз сразиться, нежели отдать хоть что-либо из этого!» — с болью восклицает Аммиан. Римляне также обещали, что не будут поддерживать царя Армении, своего союзника. Кроме того, обе стороны решили вместе охранять кавказские перевалы от нападений гуннов.

Иовиан принял все эти условия как из-за голода в своем войске, так и потому, что стремился как можно скорее оказаться в границах империи, где в любой момент мог появиться претендент на престол. Персы же утверждали, что такой мир свидетельствует о милосердии их царя, который исключительно из гуманитарных соображений позволил римлянам уйти восвояси.

Еще во время переговоров многие солдаты пытались на свой страх и риск переплыть реку, что всякий раз заканчивалось трагически: они или тонули, или бывали убиты, а в лучшем случае попадали в плен к персам или кочевникам.

Наконец протяжные звуки труб возвестили, что можно переправляться. Толпы ринулись к реке, каждый хотел быть первым. Тигр форсировали любым доступным способом: на кожаных мешках, держась за вьючных животных, на плотах и просто вплавь. У императора и его приближенных были в распоряжении те несколько небольших судов, которые оставили, сжигая весь флот под Ктесифоном. Именно они, беспрерывно курсируя туда и обратно, спасли на этой переправе, пожалуй, больше всего солдат.

Неутомимо маршируя, добрались до заброшенной Хатры, крепости, которую некогда напрасно пытался добыть император Траян, а позже Септимий Север. Далее простиралась безводная степь, в редких колодцах вода была соленой или вонючей, а росли там одни колючки. Поэтому водой наполнили все имеющиеся емкости, а верблюдов и других вьючных животных забили на мясо. Через эту пустыню двигались шесть дней, не находя местами даже травы.

Только в Уре обнаружили запасы продовольствия; их доставили со складов корпуса Прокопия и Себастьяна и уже оттуда отправили гонцов на Запад, чтобы возвестить о смерти Юлиана и провозглашении цезарем Иовиана. Последний распорядился вручить своему тестю, Луцилиану, указ о назначении его главнокомандующим пехотой и кавалерией и повеление поспешить в Медиолан, дабы упредить возможные беспорядки. Командовать же войсками в Галлии император назначил Малариха. Гонцы обязывались по пути сообщать, что персидский поход завершился успешно, а заодно выведывать настроения и взгляды наместников и командиров, и возвращаться как можно скорее. Но как посланцы цезаря ни торопились, проводя в дороге дни и ночи, все равно правда о том, что произошло на самом деле, их опережала.

Запасы кончились быстро, и армия опять голодала. Мешок муки стоил как минимум 10 золотых. На марше к Нисибису встретили Прокопия и Себастьяна с их штабами, оставленных Юлианом для обороны и военных действий на севере Месопотамии. Новый правитель принял их милостиво. Лагерь разбили под стенами Нисибиса, так как Иовиану стыдно было вступать в город, хотя жители настойчиво просили его об этом. Но ведь он отдал врагу эту крепость без боя.

И тут произошло политическое убийство. В сумерки неожиданно пропал тезка цезаря, Иовиан, начальник нотариев, то есть секретарей, прославившийся свое храбростью во время похода. Некие неизвестные увели его на пустырь и бросили в пересохший колодец, где он умер, заваленный камнями. Причина была всем известна и понятна; после гибели Юлиана некоторые указывали на него, как возможного преемника, а он сам уже после выбора нового императора держался вызывающе, постоянно устраивал какие-то секретные переговоры и приглашал к себе офицеров.

На следующий день персидский сановник вывесил на стенах замка герб своего царя. Горожане умоляли цезаря позволить им защищаться самим, но он отказал, объясняя, что не может нарушать слова. Тогда некоторые отважились ему напомнить, что Констанций II, хотя не раз терпел поражения в войнах с Персией — а бывало и так, что только с горсткой солдат блуждал по пустыне, — не отдал ни пяди имперских земель, а он уже в первые дни своего правления сдал важные города и крепости.

Жители Нисибиса под угрозой смерти обязаны были покинуть город в течение трех дней. Дома и площади огласились рыданиями и воплями, ибо люди оставляли свой кров и родные могилы, а многое из нажитого приходилось бросать из-за нехватки вьючных животных.

Отсюда же отправился и Прокопий с телом Юлиана, чтобы похоронить его, как тот распорядился, недалеко от Тарса в Киликии. Сделал это — и немедленно исчез, найти его нигде не удавалось. Может, опасался судьбы нотария Иовиана?

К концу сентября новоизбранный цезарь был в Эдессе, а за октябрь добрался через Иераполис до Антиохии, где задержался подольше. Вероятно, в это время появились и законы, возвращавшие христианам все прежние привилегии. Снова начали закрывать языческие храмы и запрещать приносить жертвы. И одновременно с новой силой вспыхнули споры и ссоры внутри христианской церкви, а епископы и руководители сект принялись наперебой жаловаться императору. Тот, замученный и напуганный этими догматическими и персональными разборками в конце концов заявил, что ненавидит конфликты, уважает и благоволит к тем, кто стремится к согласию. А чуть позже просто высказался в пользу терпимости ко всем культам и религиям, частично возвращаясь, таким образом, к политике своего предшественника.

Уже в ноябре из Антиохии император быстро двинулся через Сирию на север. Он задержался на некоторое время в Тарсе, чтобы украсить мавзолей Юлиана, уже возведенный за городом у дороги, ведущей к перевалам гор Таурус. А ведь — тут Аммиан не скрывает своей обиды — останки этого императора должны были упокоиться в самом Риме, на Тибре, который омывает памятники прежних богов.

На дальнейшем пути, в Тиане, новый цезарь встретил возвращавшихся курьеров, отправленных ранее на Запад. Те сообщили, что Луцилиан, согласно приказу, быстро двинулся из Сирмия в Медиолан, но когда узнал, что Маларих не желает принимать командования в Галлии, не мешкая, выехал туда, взяв с собой двух высших офицеров, одним из которых был тот самый Валентиниан, уволенный в правление Констанция II, затем возвращенный на службу и снова уволенный уже Юлианом как христианин. И все же в Durocortorum Remorum — это нынешний Реймс — произошли волнения, когда заподозренный в махинациях казначей пустил слух, что Юлиан жив, а Луцилиан — посланец самозванца. Взбунтовавшиеся солдаты убили Луцилиана. Однако Валентиниану удалось спастись и вернуться вмести с императорскими посланцами с известием, что командующий войсками в Галлии, Иовин, сумел усмирить беспорядки, а тамошние солдаты высылают депутацию с заверениями в верности новому цезарю. В награду Валентиниан получил под свою команду когорту вооруженных щитами воинов, а в Галлию был послан Аринтей с письмами к Иовину, подтверждавшими его нынешние полномочия и приказывающими доставить арестованных участников беспорядков ко двору.