Христиане же презрительно прозвали его Апостат, то есть Отступник, Отщепенец. Так ли это на самом деле? Лучше и содержательнее всех отвечает на это Антони Слонимски, вложив в уста умирающего цезаря такие слова:

Да, Юлиан до конца был верен религии, называемой культура.

Flavius Iovianus

Родился в 331 г.,

ум. 17 февраля 364 г.

Правил под именем

Imperator Caesar Flavius Iovianus Augustus

с 27 июня 363 г. до смерти.

Был причислен к сонму богов

«Не было времени на стенания и оплакивание. Поэтому о теле Юлиана позаботились, как на то позволяли обстоятельства, чтобы похоронить его в будущем там, где он сам повелел, и утром следующего дня — это был пятый перед июльскими календами (27 июня), — когда враги окружали нас со всех сторон, собравшиеся командующие войсками, призвав высших офицеров легионов и эскадронов кавалерии, совещались, кого провозгласить цезарем».

Так начинает Аммиан Марцеллин, непосредственный участник событий, свое повествование о событиях после смерти Юлиана 26 июня 363 г. в пустыне за Тигром. И только ему, подробному и деловому, можно доверять, так как все прочие или слишком поверхностны, или искажены религиозной ненавистью.

Сразу образовались две группировки. Офицеры и сановники, связанные с двором прежнего императора Констанция II, искали кандидата среди своих, тогда как приближенные Юлиана и офицеры, родом из Галлии, пытались выдвинуть своего товарища. В итоге договорились просить принять власть Секунда Салюция. Это был уже немолодой сановник, один из ближайших друзей и соратников покойного императора, на тот момент префект Востока. Однако он отговорился плохим состоянием здоровья и пожилым возрастом.

Тогда один из офицеров заметил: «Мы должны поступать так, как будто мы в походе, куда нас направил цезарь, сам в нем не участвуя, а ведь так часто бывало. Поэтому сейчас следует спасать солдат из сложившегося трудного положения, а когда мы достигнем наших границ, объединенная воля всех армий выберет нового императора».

Этот разумный голос — не самого ли Аммиана? — остался неуслышанным, а горстка активных крикунов провозгласила цезарем Иовиана, занимавшего тогда пост, называемый primicerius domesticorum, то есть командира отряда младших офицеров при императоре.

Рожденному в 331 г. Иовиану тогда исполнилось 32 г., то есть он был практически ровесником Юлиана. Его отец, Варрониан, происходил из Сингидунума (нынешнего Белграда) и до недавнего времени был комесом доместиков, а выйдя в отставку, вел частную жизнь, но пользовался уважением и авторитетом среди бывших однополчан. Скорее всего, это и определило выбор его сына императором.

На плечи Иовиану немедленно набросили пурпурный плащ и вручили символы императорской власти. Он тут же принялся объезжать строй пехотинцев, готовящихся к маршу. Колонна растянулась на целых четыре мили, поэтому солдаты авангарда, услышав доносящиеся издалека крики: «Iovianus Augustus!», решили было, что их товарищи так радостно приветствуют Юлиана, который жив и поднялся с ложа. И только увидав фигуру Иовиана, они поняли, что произошло, и принялись жалобно стенать.

Новый цезарь имел, в отличие от Юлиана, рост исключительно высокий и ходил, немного горбясь; поначалу оказалось трудно даже подобрать ему полный комплект императорской одежды. Глаза у него были светлые, лицо приятное. Человеком он был достаточно образованным, неглупым, приближенных подбирал себе с умом. Упрекали его, прежде всего, что излишне предается удовольствиям постели и стола. Жена его, Харито, была дочерью Луцилиана, командующего войсками Иллирика, которого Юлиан застал врасплох в Сирмии во время своего похода против Констанция II. С той поры Луцилиан там и жил в домашней тиши. От Харито у Иовиана было двое маленьких сыновей.

Новый император был христианином, но, похоже, умеренным, раз Юлиан оставил его в своем окружении. А один из первых законов в его правление, изданный еще в день выборов, позволял совершать языческие жертвоприношения и гадать по внутренностям животных. По предсказаниям жрецов выходило, что правитель потеряет все, если будет отсиживаться в укрепленном лагере, и выиграет, если двинется дальше. Так и сделали.

Но один из офицеров легиона Ювия, поссорившийся некогда еще с Варронианом, а затем и с Иовианом, и теперь опасавшийся мести нового цезаря, перебежал к персам. Именно он первым сообщил 2 царю Шапуру II о смерти Юлиана и выборе императором Иовиана, отзываясь о последнем весьма пренебрежительно. Разумеется, это известие очень укрепило боевой дух персов.

Начался поход на север вдоль Тигра. Легионеры храбро отражали атаки тяжелой персидской кавалерии и боевых слонов, хотя один их рев, вид и запах пугал римских коней; воинам императора удалось даже убить несколько этих гигантов. Но гибли и римские офицеры. К вечеру у дороги нашли труп Анатолия, начальника дворцовой стражи, который погиб накануне, командуя авангардом или разведкой. Зато удалось спасти несколько десятков офицеров и придворных, укрывшихся также днем ранее неподалеку в небольшом укреплении.

На следующий день разбили лагерь в долине, с трех сторон защищенной крутыми склонами, а для безопасности огородились еще и частоколом. А неприятель, стоя на вершинах холмов, забрасывал римлян снарядами и оскорблениями, обзывая их предателями и убийцами собственного цезаря. Удивительное дело: персы не приписывали себе славу уничтожения римского правителя. Может, и вправду Юлиан погиб от рук своих? В какой-то момент персидским всадникам удалось даже преодолеть укрепления у ворот лагеря и прорваться к шатру императора, но затем они были отброшены с большими потерями.

Позже — уже 1 июля — кочевники напали на обоз, но его спасла кавалерия. Римляне называли эти бедуинские племена сарацинами. А враждовали они с римлянами, поскольку Юлиан в свое время категорически отказался платить им дань, гордо заявив: «Цезарь воин владеет железом, а не золотом!»

Пришлось остановиться в местечке Харха, так как постоянные нападения персов тормозили продвижения колонны, а серьезного боя все не было. Солдаты настойчиво требовали переправиться на другой берег Тигра и двигаться по нему к римской границе. Эти требования оправдывались усиливающимся голодом, но Иовиан и командиры справедливо не соглашались, ссылаясь на бурную в это время года и полноводную реку. Наконец пришлось частично уступить и позволить нескольким сотням германцев и галлов, умевшим хорошо плавать, попробовать переправиться, что те ночью и сделали. Они вырезали персидские дозоры, спокойно спавшие на том берегу, а утром дали знать о своих успехах, размахивая руками и плащами.

Инженеры уверяли, что построят нечто вроде моста из шкур животных. Но тут подошел сам персидский царь с главными силами. Он тоже находился в тяжелом положении, так как его войска несли большие потери, страна была разорена, а в перспективе могла подтянуться резервная римская армия, стоявшая в Северной Месопотамии.