Арис начал сердито спрашивать, что это может быть, но заклинание Галаэрона заставило его замолчать. Он мог только ждать и наблюдать, как Избранные, игнорируя все более отчаянные попытки принцев проникнуть через мистический барьер, продолжали идти по пространственному порталу ко дну бассейна. Идер и Агларел достигли края кратера и исчезли за его вершиной. Бассейн задрожал и начал опадать под ними. У Ариса отвисла челюсть. Избранные сделали это: Шейд падал. Он схватил Галаэрона. Решив не отделяться от других, что бы ни сказал эльф, он прыгнул в бассейн, но приземлился на том же месте, где и был, а бассейн продолжал падать под ним.

— Когда мы понадобимся, — прошипел Галаэрон. — Не раньше.

Малик не мог сказать, как долго он пролежал прикованным к алтарю Шар. Все, что он знал, это то, что он так ослабел от голода, что его живот потерял силу урчать, что его язык так распух от жажды, что он не смог бы пить, даже если бы кто-то дал ему воды, что его уши настолько привыкли к постоянному шипению поклоняющихся Сокрытой, что внезапная тишина заставила его чувствовать себя оглушенным. У него было ощущение парения, ощущение, которое только усилилось, когда его тень на потолке начала уменьшаться и становиться все темнее, когда поток серебристой магии, льющийся из камня, начал кружиться вокруг него бусинами, размером с его голову, и особенно когда сметенные фигуры поклонников Шар начали кувыркаться в воздухе и подпрыгивать на покрытом тенями потолке. Малик был настолько ослаблен жаждой и голодом, что на несколько мгновений он был слишком удивлен, чтобы понять, что он видит. Неужели он наконец умер и начал свое путешествие в Разрушенный Замок, или блудница Шар внезапно даровала всем своим поклонникам способность летать? Или, возможно, это была галлюцинация. Возможно, все трудности, которые он перенес ради своего бога Цирика, наконец-то взяли свое, оставив его таким же слабоумным и безумным, каким когда-то был его бог. Затем Малик ударил по концу своих цепей и почувствовал, как его иссохшие руки почти выскользнули из одного из наручников, и он понял, что произошло. Единый ответил на молитву. Наконец, Цирик сжалился над своим бедным слугой и поднял палец, чтобы помочь в невыполнимой миссии, которую он ему поручил, и вскоре шараанцы заплатят за все мучения и оскорбления, которые они навалили на него, пока он лежал прикованным к украденному алтарю их богини.

— Вот тебе моя судьба! — прокричал Малик сквозь плавающий водоворот серебряных бусин. — Наконец-то Цирик пришел за мной, и он ужасно отомстит тебе.

— Дурак! — голос, который прошипел это, исходил от его собственной тени, лежащей на потолке не более чем в дюжине шагов над ним. — Ничто не может быть дальше от разума Цирика, чем твое страдание.

— Ты не можешь этого знать! — Сказал Малик, скорее для собственного утешения, чем потому, что считал, что его тень должна знать. — Ты для него ничто, — он хотел остановиться на этом, но почувствовал, как набухают новые слова, когда проклятие Мистры заставило его сказать всю правду. — Кроме еще одной муки для меня!

Это вызвало пурпурную улыбку у тени, которая сказала:

— Единственная служба, которую я счастлив выполнять для твоего лживого бога, но это не меняет правды о том, что происходит. Город падает.

— Падает? — Закричал Малик. Он заметил, что к нему начали присоединяться другие голоса. — Со мной в нем?

— Жаль, не так ли? — спросила тень.

— Больше, чем ты думаешь. — В этом Малик говорил правду, потому что Цирик любил рассказывать ему о судьбе, которая ожидала его, если он когда-нибудь потерпит неудачу в одной из божественных миссий, возложенных на него. Потребовалось всего мгновение, чтобы тысяча обещанных мук промелькнула в его сознании, потому что в своей бесконечной мудрости Единый заставил Малика запомнить их, пока он не запомнил их все так же хорошо, как свое собственное имя. Но избежать этого было невозможно. Город рухнет в пустыню, и он умрет вместе со всеми, без сомнения, раздавленный Камнем Карсы, поскольку он все еще был прикован к нему ... И тогда Малик увидел, как он спасет себя. Однажды, когда Цирик послал Малика за священной книгой из Башни Хранителя в Кэндлкипе, Единый сказал ему, что ему нужно только назвать имя Единого и Всех три раза, как только он выполнит свой долг, и он будет спасен. Учитывая, что Идер назвал Камень Карсы короной своей богини Шар, и учитывая, что он также был единственным оставшимся источником всей древней магии во всем Фаэруне, возможно, даже в самом Ториле, казалось разумным предположить, что тот, кто контролировал Камень Карсы, мог также контролировать Теневое Плетение. Малик понял, что камень может быть похож на корону. Если на самом деле не источник власти Шар над Теневым Плетением, то, по крайней мере, его символ, и он узнал в Калимшане, что тот, кто контролирует символ, скорее всего обладает и властью. Когда истинный халиф города потерял свою корону из-за шайки воров, повелитель воров дерзко возложил корону на свою голову и бросил вызов халифу, чтобы тот вернул ее. Как ни старался старик, ему это так и не удалось, и вскоре город стал почитать вора, как нового халифа. Малик верил, что так будет и с Камнем Карсы. Нет, он знал. Не могло быть никакой другой причины, по которой богиня теней позволила бы артефакту такого яркого света служить Главным Алтарем в ее самом священном из храмов. Увидев, что он парил в пяти футах от потолка, и что его тень была немного больше, чем он сам, но такая же черная, как обсидиан, Малик закрыл глаза. Он понятия не имел, сколько времени потребуется городу, чтобы врезаться в Анаврок, но они падали целых пять или десять вдохов, и скоро должны были удариться об землю.

— Он у меня, Могучий! У меня на спине приковано Теневое Плетение!

 Когда проклятие Мистры не заставило Малика добавить что-либо еще или даже уточнить, что это был просто символ, он решил, что его план сработает, и позвал:

— Цирик, Единый, Всё! Ничего не произошло. Он парил так близко к потолку, что не мог видеть ничего, кроме ухмыляющегося лица своей тени.

— Как ты жалок, — сказала