– Что читаешь? – решила я первой нарушить молчание, кивнув на потрепанный томик, лежавший на соседнем стуле.

– «Мастерство фотографии» Берга. Знаешь такого?

– К сожалению, нет. В фотоделе не сильна.

– Это поправимо, как-нибудь свожу на его выставку, – оживился Эрик. – Берг – потрясающий фотограф, настоящий творец. Мне кажется, его работы тебе понравятся. В вас много общего – порывистость, эмоциональность, некоторый надрыв.

– Ясно, меня, значит, можно просчитать в два шага… А что насчет тебя? Кроме умения разыгрывать людей, имеются другие сильные стороны?

Эрик улыбнулся в ответ.

– Хочешь пройтись по моей биографии?

– Не против. Если это, конечно, не секретное досье Моссад.

– Ладно. Я финансист. Занимаюсь ценными бумагами. Восемь лет жил в Лондоне. Не женат, бездетный. Характер нордический. Старший ребенок в семье. Имею сестру.

– Финансист, увлекающийся фотографией и декламирующий Блока. Не плохо. Что еще? Пишешь музыку, рисуешь?

– Вот что никогда не пытался делать, так это рисовать. Только самоуверенный человек может спокойно искажать действительность, не ведая при этом дискомфорта.

– Художники не искажают действительность, они ее творят! – возразила я.

– Серьезно?! А зачем творить то, что уже существует, не подскажешь? Если так необходимо запечатлеть красивую деталь или образ, лучше обратиться к фотографии, – пожал он плечами. – Хотя, если честно, фотография грешит слишком откровенной четкостью момента. Не знаю уж, что хуже… Не люблю момент. Он мертв своей свершенностью. Мне ближе то, что предвосхищает его, что дает жизнь моменту, становится его прообразом. Предмомент – вот что обладает поистине магическим влечением и заслуживает серьезного изучения. У предмомента всегда есть выбор, у момента нет!

Эрик продолжал говорить, а я смотрела на него и думала, каково это – спать с ним в одной постели, дотрагиваться голым бедром до его ягодиц, целовать кожу между крепких лопаток? Он говорил, а мне хотелось прижиматься лицом к его ладоням, прислушиваясь к сонному дыханию, ощущать аромат его тела.

«Любопытно, храпишь ли ты по ночам, ходишь ли голышом по дому, бреешь ли пах?»

Все эти глупые вопросы кружились в голове, и от них становилось безумно стеснительно и по-юношески сладко. Непроизвольный смешок сорвался с моих губ.

– Что-то не так?

– Нет-нет.

Эрик неожиданно долго задержал на мне взгляд, от чего сердце тут же завальсировало непринужденно, а потом, словно не замечая моего смущения, он указал на прибившийся к стеклу веранды лист.

– Посмотри! Сейчас только начало июня, а этот красавец вдруг такой багряный. Наверное, ему пришлось прожить свою жизнь намного стремительней и ярче своих собратьев. За это он был изгнан с ветки.

Голос прозвучал на редкость печально, словно опавший листок напомнил Эрику о личной утрате.

– Ты философ.

– Скорее, признательный наблюдатель, – улыбнулся он.

– Кому признательный, если не секрет?

– Всем тем, кто помог освободиться от чужого жизненного опыта.

Потянувшись за салфеткой, он как бы невзначай зацепил мои пальцы. Обожгло!

– Скажи, я тебе нравлюсь? – спросила я вдруг, сама не зная, как решилась на такую дерзость. И тут же поняла, как сильно истосковалась по тихим признаниям, ночному шепоту на ухо, сбившемуся дыханию, бесстыжим крикам.

– Ты ждешь односложных ответов? – засмеялся Эрик.

– Устала от сложностей как своих, так и чужих.

– Поэтому выбрала себе в друзья решительно противоположную во всех отношениях личность? – поинтересовался он с еле уловимой иронией.

Я вспыхнула, тут же почувствовав, как что-то тонкое оборвалось внутри, словно игла проигрывателя соскочила с виниловой дорожки.

– Что там Сиси тебе уже наболтала?

С каких пор у этой красавицы появилось правило лезть в чужую личную жизнь? Лучше бы год назад вмешалась в отношения с ее братцем, быть может, уже качала бы на руках племянника!

– Не важно, что сказала Сиси, важна твоя реакция. Не злись, иначе я подумаю, что твой друг – настоящая священная корова. И вместо того, чтобы раскованно общаться, озабочусь догадками.

Мне бы пренебречь очередным лукавым выпадом, промолчать во имя дальнейших отношений, но таких дурочек, как я, жизнь ничему не учит.

– Нет, Джудит – не священная корова. И все же он та сторона моей жизни, на которую никто не вправе посягать, – парировала я.

– Заинтригован. Что же он сделал для тебя такого, что ты готова за него грызть землю?

– То, что останется только мне.

Мы внимательно посмотрели друг на друга.

– Как ты думаешь, твой приятель так же способен пожертвовать собой и своими пристрастиями ради тебя? Гомосексуалисты – довольно специфический народ.

В вопросительном тоне появилась смесь легкого презрения. Сомнений не осталось – эти двое уже успели вывернуть мою жизнь наизнанку. Досадливым разочарованием дернуло сердце. Я ощутила себя совершенно голой под пристальными взглядами зевак.

Но, странная вещь, меня не столько задели разговоры за спиной, сколько издевка по поводу преданности друга. Еще полгода назад я бы рассмеялась, уверенно ответив: «Да, Джудит пожертвует собой ради меня. Я это знаю!» Но в последнее время мысли все чаще полнились сомнениями – не преувеличила ли я его роль в моей жизни, не держимся ли мы оба за прошлое?

В момент, когда Эрик испытывающее изучал мое лицо, я впервые усомнилась в истинных мотивах нашей преданности друг другу.

Настроение изменило оттенок.

– Какое тебе дело до моей дружбы с Джудит? Пока что ты всего лишь двухдневный знакомый с неопределенными намерениями.

– Ты хотела знать, нравишься ли ты мне? – Эрик сделал паузу. – Нет, интерес, который ты вызываешь, пока несколько иной. Скорее, я сбит с толку твоей ребячливой необузданностью. Но искренность во всех твоих поступках не может не подкупать. Не могу, правда, пока понять, чего в тебе больше – упрямой спеси или силы воли? – заглянув мне в глаза, он спокойно продолжил: – Сегодня всю ночь я провалялся без сна, думая о тебе. Надо сказать, совершенно несвойственное для меня состояние. А утром, как мальчишка, выпытал у Сиси адрес редакции, чтобы тебя увидеть. Мое присутствие здесь и сейчас говорит о многом, поверь. Но если ты ждешь лести – это не ко мне. И на будущее – я никогда не делю своих женщин с кем-то еще. Мне проще сразу отойти в сторону.

– Странный ты человек! Говоришь об интимных вещах, но лицо равнодушное, даже голос ни капельки не изменился. Можно подумать, что увлечение мной для тебя неприятно. Честно говоря, это звучит оскорбительно!

Эрик искренне удивился.