Похоже, этот тип мог разочаровать кого угодно.

Фристоун положил руки на гладкую поверхность стола, медленно выдохнул:

— Я не убивал Сару Хенли.

Было немало мест, где у Торна, как правило, не оправдывались ожидания: естественно, на стадионе «Уайт-Харт-Лейн», где играли «Хотсперз»; в кабинете Тревора Джезмонда; в ирландских тематических пабах; в любой части лондонского метро. В столовой Колиндейла лучше было ни на что не надеяться и ничего хорошего не ожидать.

Он разрезал корочку на своей картофельной запеканке. Если внутри и было мясо — оно было мастерски замаскировано. Портер приняла, как оказалось, разумное решение — обошлась бутербродом. Он был лишь средней степени паршивости.

— Держу пари, такое подают только в благотворительных столовых, — сказал Торн.

— Что ж, в Ярде суши не отведаешь, — заметила Портер в ответ, — но это лучше, чем то, что у тебя. Запомни! А все потому, что мы важнее, чем вы.

— Думаю, некоторые так и считают.

Она удивленно подняла брови.

— Честно, они так и думают, — указал Торн вилкой. — Потому что вы пытаетесь спасти человеческую жизнь, потому что вы действуете на опережение. В то время как мы всего лишь реагируем на труп. Попусту тратим время, пытаясь найти тех, кто этот труп оставил.

— Что ж, в этом деле мы имеем и то и другое. — Она явно ожидала, что он улыбнется, на худой конец смягчится. — Послушай, любой, кто так считает, просто тупица.

— Еще какой!

— Я знаю. Я это сказала.

— Сколько таких, кто, однажды совершив убийство, решился на второе?

— Я же не спорю.

— Мы тоже спасаем жизни.

Портер подняла вверх руки и улыбнулась, немного раздраженно.

— Чего ты меня уговариваешь? Я с тобой и так согласна. — Она отодвинула нетронутую половинку бутерброда. — Господи, ничего тебе не скажи — сразу лезешь в бутылку.

Она встала.

— Кофе будешь?

— Спасибо…

Он смотрел, как она идет к кассе, спрашивая себя: что с ним? Почему он срывает на ней свою злость?

А может, встать и заплатить за кофе? А как она выглядит без одежды?

Когда Портер вернулась за столик, он уже был преисполнен раскаяния, извинялся, объясняя свое настроение тем, что плохо спал. Что у него до сих пор чудовищно болит спина. Она натянула маску сочувствия, потом спросила, как он считает: чего они добились с Фристоуном?

— Он хоть как-то отреагировал.

— И что? Нам известно, что у него зуб на Тони Маллена.

— Возможно, до сих пор.

Портер подвинулась ближе к краю, когда двое констеблей поставили на стол свои подносы и начали болтать о том, какой «маппет» тот полисмен, который сменил их на дежурстве. Она понизила голос:

— Ты на самом деле считаешь, что Тони Маллен навесил на него дело об убийстве Хенли?

— Понятия не имею, — ответил Торн. — Но, возможно, сам Фристоун думает именно так.

— Однако это ни на йоту не продвигает нас в поисках Люка, согласен?

Торн понимал, что она права. До конца допроса Фристоун так и не сказал ничего, что могло бы заставить их «сделать стойку». Не было даже намека на то, что он имеет хоть какое-то отношение к похищению Люка Маллена. Или что ему известно, кто это мог сделать.

И все-таки Торн не сомневался (как не сомневался в том, что рано или поздно его машина сломается), что Гранту Фристоуну все же есть что им сказать. Назвать какое-то имя, место, дату — или, черт возьми, что-то еще. Он знал, что эту информацию, тщательно и глубоко припрятанную, нужно лишь «откопать». Именно в этом и вся загвоздка. Возможно, Фристоун и сам понятия не имеет, что располагает подобной информацией.

— Не знаю, что еще мы можем предпринять, — признался Торн. — Мы могли бы попытаться получить ордер. Вытянуть из Уоррена признания, что он лечил Тиккел и Фристоуна в одно и то же время. Но нужна ли нам вся эта морока?

Может, и кофе оказался отвратительным, но Торн отнес гримасу Портер на свой счет. То, что он назвал «морокой», могло заключаться в чем угодно: начиная от предоставления неопровержимых улик и заканчивая получением разрешения у самого министра внутренних дел.

— Ты видел, в каком состоянии находится квартира Аллена? — спросила она. — Видел, на что способен этот человек? Мы не можем принять за аксиому, что мальчика держали там так долго.

Несколько минут они помолчали, прислушиваясь к разговору сидящих рядом. По всему выходило, что «маппет» немногим лучше, чем «идиот», и мягче «придурка» — он весь день только и занимается тем, что «лижет сержанту задницу».

Это было все равно, что слушать в телевизионный «час пик» разговор заводских работяг.

Торн только пока не решил, то ли это копы понабрались словечек у своих коллег из телевизора, то ли они всегда так разговаривали, а исследователи «Иска» всего лишь навели справки, пообщались с полицейскими — в общем, подготовились. Он подозревал, что последнее более вероятно. «Блатнюки» из «Летучего отряда» явно стали вести себя как вышибалы с удостоверениями, когда Риган[30]и Картер[31]начали раздавать пощечины и носиться как угорелые на телевизионных экранах Лондона в своих золотых «гранадах».[32]

Когда Торн снова вернулся к разговору, он дал себе зарок составить для Холланда список слов — разумеется, включая слово «маппет», а также «сленг», «сопло» — с указанием пристрелить его, если он когда-нибудь употребит хоть одно из них.

Торн ответил на телефонный звонок по мобильному — и теперь настала очередь полицейских в штатском замолчать и сделать вид, что они совершенно не подслушивают. Пока Торн разговаривал, он неотрывно смотрел на мисс Портер, потом поблагодарил собеседника — новости были явно приятными.

— Давай колись! — подбодрила Портер.

— По-видимому, мистер Фристоун горит желанием побеседовать. — Торн посмотрел на остатки своего кофе и отодвинул стул. — Говорит, что хочет поговорить с нами о Люке Маллене.

— Я не убивал Сару Хенли.

— Грант, пожалуйста, только не говорите мне, что я напрасно приехал, — остановил его Торн.

— Нет, не напрасно, — акцент уроженца южного Лондона был не так слышен, как казалось раньше. Голос у Фристоуна был мягкий, даже слабый. Их с сестрой сложно было различить по голосу — так они были похожи. — Я просто хочу еще раз сказать: я ее не убивал! Я не перестаю это повторять. Но никакой козел даже слушать этого не хочет, понимаете?