– Понятно. Лучше мне людей не кусать, – вздохнув, я потёр лоб холодными пальцами. От новой информации стало как‑то не по себе, но в то же время меня одолевало любопытство. – А много вас таких, чистокровных?

– Точно не могу сказать. Многие, по понятным причинам, скрываются.

– Может это тебе причины понятны, – буркнул я. – А мне, лично, пока почти ничего не понятно.

– Всё дело в кристаллах. Именно из‑за них нас преследуют охотники. В тридцатые годы прошлого века охота зашла так далеко, что началась Вторая мировая война…

– Из‑за кристаллов?!

– Из‑за сверхспособностей, которыми кристаллы наделяют своего хозяина.

– Получается, это не просто оптическая иллюзия, а его можно как‑то… извлечь?

– Не совсем так. Конечно, чисто физически никакого кристалла у нас в груди нет. Но в лабораториях охотники сливают – вернее, конденсируют – кровь чистокровного вампира, их генные инженеры исследуют и искусственно воссоздают структуру ДНК. Переносят её на препарат генной терапии – и таким образом получают инструмент, с помощью которого можно инициировать тысячи людей, наделив их суперсилой убитого вампира. Непобедимая армия бессмертных нечистокровок, да ещё и с нечеловеческими способностями. Как тебе такое?..

Я молчал, пытаясь осознать масштабы бедствия.

– В тридцатых годах в Германии и Польше начались первые эксперименты по копированию кристаллического кода. Когда Сталин разнюхал про это, он немедленно нашёл политический предлог для вторжения на их территорию.

– Ничего себе, предлог!

– Он прекрасно понимал, что масштабная война приостановит эти опыты, но, конечно, это была не основная его цель. Спецслужбы СССР и сами вовсю занимались изучением и копированием кристаллов, однако для полноты картины им не хватало архивов Аненербе, у которых дела шли лучше и быстрее.

– И чем закончилась война?

Стелла посмотрела на меня как на умалишённого:

– Ты плохо учил историю в школе?

– Я имею в виду судьбу архивов.

– СССР взяли Берлин, архивы отобрали. Часть была уничтожена немцами, когда они поняли, что дело плохо, но и того, что осталось, русским было достаточно. Уже в конце сороковых в Союзе появились первые искусственно инициированные нечистокровки. С тех пор основная работа над этим проектом проходит здесь, на территории современной России, в шестом отделе СКОК.

Вспомнив, что я тоже был принят за нечистокровку «из пробирки», я наконец‑то понял, за что меня поначалу так люто возненавидели.

– Значит, вы перебрались из Европы сюда, ближе к штабу охотников… Хотите накрыть их предприятие?

– Их так просто не накроешь, – Стелла мотнула головой. – Но отсюда проще контролировать их эксперименты и число искусственных нечистокровок.

– А кстати, сколько их?

– По нашим последним данным, около пятидесяти. Возможно, уже больше.

– Всё равно не похоже на многочисленную армию, – я хмыкнул.

– К счастью, в этом плане дела у СКОК идут плохо. Их в девяностые даже хотели закрыть, сняли с государственного финансирования как убыточный проект. И хорошо. Иначе бы давно уже грянула Третья мировая.

– А в чём причина? Почему дело не пошло? Не хватило силёнок у генных инженеров?

– Силёнок хватило. Все объекты были инициированы успешно. Но вот взять под контроль синдром хищника они так и не смогли. И неудивительно – если даже чистокровные вампиры не могут в этом плане себя контролировать. Короче говоря, мечта Сталина о непобедимой армии не осуществилась – вместо бессмертных воинов со сверхспособностями они получили акул, кидающихся на запах крови, не различающих на поле боя своих и чужих.

– Да уж, облом.

– После долгих лет экспериментов, их генетики пришли к выводу, что проще изменить ген всех остальных людей, чем взломать синдром хищника. Это то, что нас пугает больше всего.

– Звучит довольно бредово.

– Нет, это вполне реально, особенно сейчас, когда у руля встал Каспер, да ещё и внезапно появился некий таинственный спонсор, который за пару лет возродил загибающийся без финансирования СКОК.

– Ерунда. Предположим, у них есть Каспер, спонсор и его деньги. А что дальше?

– Они вычислили, что синдром хищника – это реакция не на саму кровь, а на адреналин, который выбрасывается в кровь в момент пореза или ранения, чтобы сузить сосуды и спасти организм от кровотечения. Вернее, это метаболит адреналина. Адренохром.

– Слушай, – перебил её я, – ну это уже ни в какие ворота не лезет. Я немного знаком с теориями заговора, и больше чем уверен, что всё это собачья чушь. Нет никакого адренохрома.

– Я не готова как‑либо оценивать содержание теорий заговора, – спокойно отразила мою нападку Стелла. – Они все довольно бессвязны. Например, у медицины нет никаких доказательств тому, что адренохром обладает наркотическим действием. Но то, что это химическое соединение на самом деле существует – можешь почитать в любой энциклопедии.

– И как это поможет охотникам?

– Они планируют провести повальную вакцинацию населения генным препаратом с целью изменить ДНК человека. Так, чтобы в ответ на ранение адренохром не вырабатывался.

– Ну, окей, допустим, это так, – я задумчиво потёр подбородок, изо всех сил стараясь с ней не спорить. – Допустим, даже найдётся миллиардер, который оплатит производство такой вакцины