юго-западе, между Хебронвиллем и Рио-Гранде, лежит широкая область, типичная для этой части Техаса, в которой произрастают кактусы и мескитовое дерево, а также другие низкорослые кустарники полузасушливой зоны. Гваяковое дерево (Porliera angustifolia), вечнозеленое, высотой с человека на лошади, прочно укоренилось тут на многих холмах. Листья его — перовидные, с крошечными боковыми листочками — растут довольно странно, на стволе и ветвях, без обычных веточек, и расположены густо, как шерсть на спине собаки, так что издалека кажутся даже темно-зеленым пухом. Растут здесь и кустарники, дающие плоды типа костянки или ягоды; в первую очередь агарита с колючими листьями.

Эта местность густо населена пересмешниками, и они не только терроризируют других птиц, но и просто подавляют их своей численностью.

Несколько лет назад я разбил тут лагерь для ночлега вблизи обычной мексиканской деревни. Полная призрачно-бледная луна поднялась над горизонтом. По мере того как небо темнело и луна принимала свой обычный цвет, одиночный пересмешник, находившийся не более чем в шести метрах от моего костра, начал петь, сначала неуверенно, как бы пробуя, но все более набирая силу и пробуждая своим голосом других певцов.

Вскоре по долинам и холмам разгорелось настоящее соперничество исполнителей. В одновременном пении многих пересмешников нет никакого хорового единства. Они не поддерживают, не дополняют один другого, как, например, черные дрозды, заполоняющие дерево целиком, скворцы, луговые жаворонки и другие Icteridae. Не проявляют пересмешники и вежливости друг к другу, дружеского спортивного духа соревнования, который характерен для дроздов на севере, когда один дрозд в сумерках будто ждет, пока закончит сосед, прежде чем начать свою собственную песню. Напротив, пересмешники выступают каждый самостоятельно, со всей силой, намереваясь перепеть всех остальных.

Вытянувшись на походной раскладушке, я напряженно вслушивался, пытаясь различить в этом разнобойном многоголосии пересмешников нотки подражания. Но мое внимание вскоре переключилось на игру воображения: я представил себе всемирный радиоконкурс самых знаменитых птиц-певцов со всех континентов и всех островов семи морей. Я вообразил, что здесь, на этом почти безлистном мескитовом дереве, установлены микрофоны, и музыка транслируется на весь мир.

Какая огромная аудитория поразилась бы этому птичьему эпосу! Для тех слушателей в дальних уголках земли, которые никогда не слышали пения птиц, такой радиоконцерт стал бы настоящим откровением, пришедшим из иного мира. Моя фантазия пошла дальше, и я понял, что эти изумительные музыкальные фразы, может быть, являются чем-то вроде записей «ископаемых» песен, что пелись когда-то в темных папоротниковых лесах в иную геологическую эпоху.

Если пересмешник действительно лишь подражатель, думал я, чем тогда объясняется его вокальный экстаз, который не встретишь более нигде, ни на море, ни на суше? Откуда пришли эти песни? А может, древние прародители пересмешников, обладающие именно даром подражания, воспринимали, сохраняли и передавали в поколениях фрагменты песен, давным-давно отзвучавших, по мере того как один за другим исчезали с земли поющие виды? Может, действительно поразительное разнообразие репертуара пересмешника объясняется эффектом накопления песен всех времен и всех пространств, смешавшихся теперь столь мелодично и передаваемых нам через одну маленькую совершенную гортань?

Благодаря изобретению кино мы теперь можем найти ответы на множество загадок природы и установить истину в ранее неразрешимых спорах. Так, европейская кукушка заснята на киноленту в момент, когда она несет в клюве свое яйцо, чтобы подкинуть его в чужое гнездо. Кино позволило подсмотреть, каким образом барабанящий граус производит свои странные звуки: его крылья бьют лишь по воздуху, а не по чему-либо иному. А ведь двести лет спорили! Пятьдесят лет назад среди натуралистов шли оживленные диспуты относительно полета колибри: некоторые утверждали, что они летают задом наперед. Брэдфорд Торрей, эссеист, не будучи натуралистом, но обладая зорким глазом писателя, утверждал, что ему удалось увидеть, как колибри пятится в полете. Киносъемка показала, что он был прав! «То, что колибри действительно летают задом наперед, — пишет А. Ч. Бент, — было определенно доказано методом киносъемки».

Предсказывают, что механическая запись птичьих голосов позволит производить технический анализ и сравнивать две песни так детально, что любой подражатель будет тотчас разоблачен. А. Р. Брэнд пишет: «Во многих случаях совершенно невозможно оценить производимые птицей звуки, полагаясь лишь на слух. Без аппаратуры объективные исследования бессмысленны, но такая аппаратура теперь имеется. Используя технику звукового кино, мы теперь может документально зафиксировать пение птицы и детально изучить его».

Если результаты подобного объективного исследования покажут, что совпадения, которые отмечает порой мое ухо, являются слишком неоспоримыми, я повторю рассказ, где-то слышанный или прочитанный, впрочем, может, он мне просто приснился. Это история о неком птичьем парламенте. Вот она.

Все птицы испытывали зависть к белому пересмешнику, поскольку ему единственному был дан голос. Все были недовольны своей немотой. Для того чтобы усмирить это недовольство, Великий дух Ваки-Ваки велел собрать в лесу всех птиц. Посланцу правителя пришлось говорить с птицами знаками — ведь никто не мог излагать свои мысли голосом. Никто, кроме белого пересмешника, который угрюмо сидел в стороне, отказываясь принимать какое-либо участие в собрании. Другие же птицы, пытаясь высказаться, распушали перья, широко раскрывали клювы. Воловья птица разинула клюв так широко, что подавилась. И все, все завистники указывали крыльями на мрачного белого пересмешника.

Посланец Великого духа потребовал, чтобы белый пересмешник обучил остальных своей песне. Пересмешник, взвившись вверх чуть ли не на десять метров, издал такие сложные мелодичные звуки, что посланец рот открыл от изумления и приказал ему замолчать. Все собравшиеся были поражены не меньше и только глаза таращили на белого пересмешника, бесполезно раздувая свои немые гортани в попытке произнести хоть звук. Тогда белый пересмешник затянул низкую, еле слышную, навевающую дремоту песню, и все стали клевать носами. Даже сам посланец тер глаза, чтобы не заснуть. Желтоклювая кукушка чуть не упала с дерева, едва успев зацепиться за ветки.

Тогда мудрый посланец все понял и вошел с пересмешником в длинные и трудные переговоры. Прибегнул к угрозам и лести, чтобы умиротворить его. Наконец ему удалось вырвать у белого пересмешника обещание научить каждую птицу, даже маленькую полевку, хотя бы одной ноте. Пересмешник упростил свою песню, разделил ее на части и подобрал каждой птице кусочек по способностям. После обучения все разлетелись повторять урок.

Но, выйдя из-под контроля своего учителя и посланца Великого духа, они стали петь как попало, большинство песен исказилось и перестало напоминать первоначальный источник. Стервятники и морские птицы вообще почти не повторяли урока, полученного от пересмешника. Некоторые виды, приобретя способность к пению, создали свои собственные песни.

Но все еще здесь и там слышны отзвуки голоса великого певца. Потому-то столь многие думают, что пересмешник повторяет пение