– Верно. То есть – мое.

– Что значит: твое?

– Ах. Верно. Я былу проинформировану о вашем недуге, – вздохнулу Франтишек. – Плато это не UI, их существует множество, все словинские и в оптимуме Транса. Всякий Прогресс, всякая Цивилизация обладает своими Плато. Мы пользуемся тысячами Плато, иногда просто как средствами связи, торговыми форумами. И едва лишь я получилу доступ к одному из них, в которое я посвящену, то сделалу доступной информацию о нашем положении. Похоже, блокада селективна, часть Графика Тевье уже открыта, часть нет.

– Ты установилу контакт с «Гнозис»?

– Не сомневаюсь, что информация дошла и до них. Но все же, когда я говорилу о недолгом здесь пребывании, имелу в виду лишь тот факт, что оно не будет длиться десятилетия к-времени. Поскольку готову поспорить, что у вашей Цивилизации тоже серьезные проблемы. Слишком быстро спасение может и не прийти.

– Ну да: мы закрыли все Порты.

– Хммм… – монах выказал еще большее замешательство. – Я имелу в виду проблемы посерьезней…

– Проклятие, и верно, – сонный Замойский потер затылок. – Эти Войны! Если они уничтожают по дороге механизмы всех Клыков, то Порты были открыты насильно. Но ведь, – быстро просчитывал он, – это должно позволить Цивилизации выслать к нам трезубец из Клыков, которые до того держали в Портах. Разве что все худо с оборудованием, а эта война с Деформантами… то есть… я хотел сказать…

Проснись же наконец, и перестань думать вслух, дурак! Ты находишься внутри одногу из них. Откуда тебе знать, на чьей ону стороне на самом деле?

Франтишек покачалу головой. Потянулусь за спину, схватилу черную лиану, разорвалу ее, сжалу. Из той вытекла прозрачная жидкость. Потихоньку сформировалась в подрагивающий пузырь. Франтишек взялу его осторожно в ладонь, после чего широко развелу руки; повторилу жест по вертикали. В воздухе теперь отсвечивал полупрозрачный жидкий овал, липкая мембрана. Манифестация Деформанту передвинула ее в сторону.

Под таким углом Замойский различил на этом экране черную бездну космоса с миллионом звездных цехинов, складывающихся поперек мембраны в Млечный Путь.

– Это то, что мы отсюда видим, – сказал монах. – Но это лишь свет. Этого уже нет.

– Прошу прощения?

– Мы еще тысячу лет сможем удивляться божественному гобелену нашей галактики; но самой ее уже нет. Войны вырвались на свободу и прошли от рукава до рукава. Каждый фрагмент материи больше частички воды был коллапсирован. Это касается и всех Клыков, которые не шли на крафт-волне. Млечного Пути уже нет – есть только туманность черных дыр. Да из них тоже большинство испарилось. Гравитационная структура и момент ускорения остались – но теперь уже лишь тьма вращается вокруг тьмы. А Войны – Войны продолжают сражаться. Вы искали унитаз, господин Замойский? Туда, прошу. Тот цветок.

СЮЗЕРЕН

Френ спонтанных протечек информации/энергии в Блоке.

Первый и единственный мета-физический разум.

«БЛОК»

Мета-физическая гипотеза, принимающая в качестве конкретной сущности собрание всех существующих Плато.

Сущность с сомнительным онтологическим статусом.

В Графике Тевье: (n-2) – тело, содержащее оптимальное Плато.

«Мультитезаурус» (Субкод HS)

Все это были плоды; даже вгрызаясь в них до боли в челюстях и чувствуя на языке вкус мяса, он не осмеливался думать о них, как о мясе. Тогда бы он потреблял тело Франтишека. Поэтому ел он – плоды.

Анжелика решительно не проявляла таких предрассудков.

– М-м, вкусно, чтоб ему. А это?

И спрашивала у Деформанту об очередных егу органах.

Потом уже отрывала кусочки и съедала, не спрашивая – понемногу всего, что попадало ей в руки.

Иной раз с отвращением выплевывала.

Ассоциации у Замойского были другими: мы выжираем ому внутренности; мы – паразиты, разумные ленточные черви.

Но есть приходилось. Только бы не думать, что именно он ест.

– Смауг мне объяснял, но, кажется, оно не клеится. Что, собственно, эти Войны такое?

Макферсон, паря в позе лотоса под самым серебристым шаром воды, за которым изгибались фосфоресцирующие лианы-вены, плавно всосала золото сквозь приоткрытые губы.

– М-м-м-м-м, в том-то и дело, что, собственно, никто не знает. Будь это известно, их можно было бы просто спроектировать и создать. По сути, все так же, как с открытыми инклюзиями и UI, как с технологиями Бездны: мы не знаем, куда направляемся, пока туда не доберемся —

– Окей, окей, я уже уловил.

Она нахмурилась:

– Не понимаю, почему ты на меня обижаешься. Сам спрашиваешь, а потом —

– Прости, – проворчал он.

– На, это тебя заткнет.

Он скривился, но больше не сказал ничего.

Золото было на вкус словно теплый апельсиновый сок.

Он протянул руку, чтобы тоже ухватиться за корневую сеть и подтянуться к воде, отмыться в ней от жидкозолота, разливающегося по коже и вяжущего конечности, амеба с мускулами из поверхностного натяжения… Вместо этого – упал.

Тело (которое помнит) отреагировало быстрее разума. Ибо упал он в полуприседе, с упором. И все же болезненно ударился костью предплечья о высокий подлокотник кресла.

Слыша проклятия, поднял голову. Зал Анжелики был погружен в полумрак. За окнами, выходящими на двор, царила ночь – беззвездная, ясное дело. Зато сквозь приоткрытые двери из коридора протискивалась туча желтого свечения, быстро расточающегося над ковром. Адам почти видел, как этот тяжелый свет разбивается в воздухе на частицы все меньшие, которое после беззвучно всасываются в мягкую материю восточного ковра. Он погружал в свет ладонь, чувствовал эту мягкость; и чувствовал, как массивный свет вытекает из пола, из древней ткани, по лианам силы, наполняет его организм, все плотнее, все гуще, хаа-аах! – и все это в мгновение ока.

Он встал, выпрямился.

– Георг.

Патрик Георг Макферсон уже переступалу порог. Двери чудесно заскрипели, раскрываясь все шире, когда ону выходилу из туннеля света – желто-воскового, словно отфильтрованного через старый пергамент.

– Стахс Макферсон встретится с тобой через несколько минут, – сказалу Патрик приглушенным голосом.

– Где Анжелика?

– Спит. – Манифестация фоэбэ коротким движением глаз указала на спальню.

Замойский непроизвольно взглянул на прикрытую дверь.

Уже не говоря ни слова, оба вышли в замковый коридор. Теперь проявился источник света: ряды расставленных вдоль стен фонарей. Десятки свечей дышали в рассогласованном ритме, свет и тень трепетали на поверхности стен и мебели; а тот серебристый доспех – казалось, уже поднимает руку, уже поворачивается его шлем… В сиянии свечей все подрагивало в судорожной готовности.