— А он хочет? — деловито уточнила она.

— Он пока не уверен. Но точно хотел бы знать.

— Ммм, — Еля, как на рынке, оценивающе оглядела оборотня, подёргала за уши, за загривок, только что под хвост не сунулась, — может. Но я тебя к ней не поведу.

Волк оскорбился:

— Почему это? — зазря он, что ли, терпел вредную пигалицу?!

— Ты обалдел никак? Потому что ты — нечисть поганая, оборотень кровожадный, страшный серый волк и просто мне не нравишься!

— Ну всё, я обиделся, — обиделся Серый. — Без тебя дойду.

Отвернулся, принюхиваясь к развилке на тропке:

— Налево или направо?

Еля только скрестила руки на груди, показывая, что и слова не скажет столь невоспитанному зверю.

— Тогда я пойду по этой тропке, а ты пойдёшь по той.

— Вот ещё! — девица из вредности зашагала по присмотренной Серым дорожке, показав на прощание язык.

Вообще-то, к бабушке вели обе тропы. И ни одна из них даже не была короче другой. Но характер же показать надо!

Оборотню хотелось перекинуться в человека, чтобы хорошенько сплюнуть вслед языкастому Красному Плащику. Но он сдержался и потрусил по второму пути, который, так же, как и первый, выдавал запах Ели.

Избушка стояла на курах[1]. Маленькая, слегка покосившаяся, с покрытыми мхом стенами и резными наличниками, древний потемневший узор которых напоминал страдающие оскаленные морды. Плетень недвусмысленно украшали многочисленные черепа: кроличьи, коровьи, козьи, даже волчьи… И что-то подсказывало Серому, что, если хорошо присмотреться, среди них можно найти и людские. На севере темнеет рано, а тут ещё солнце, как назло, едва выглянув из-за тучки поменьше, спряталось за огромную сизую тучищу. Оборотень поклялся бы, что в этот миг пустые глазницы охранников мигнули светом Нави, раздумывая, впустить гостя или испепелить на месте.

Волк сглотнул и попятился.

А куда денешься? Не просто так ведь пришёл.

Не решаясь отвести взгляд от черепов, что словно поворачивались вслед пришельцу, он поднялся на порог.

— Кто там? — хрипло ответили из-за двери на стук.

— Это я — твоя внучка в Красном Плащике, — нервно пошутил Серый.

— Очень смешно, волчок, очень. Я бы расхохоталась, да боюсь, потом нутро по полу не соберу. Сам откроешь да войдёшь — не заперто.

— Дёрнуть за верёвочку? — ещё раз сострил Серый.

— Я тебе дёрну! — пригрозила старушка. — Хвост оторву!

— Не надо. Тут одна уже постаралась…

Оборотень хотел перекинуться, не пугать старушку. Но вот что ей понравится меньше — волк или голый мужик — точно не знал. А прихватить что из одежды, драпая из Озёрного Края под отборную ругань впервые узревшего оборотня харчевника, он не успел.

— Оборотень, стало быть.

Старушка лежала на полатях так высоко под потолком, что казалось, вросла в него носом. И явно спускалась нечасто: пыль да паутина, засохшие пуки трав, по которым безнаказанно сновали крысы, мухоморы, сушащиеся на одной верёвке с боровиками; даже трупики мелкого зверья вроде мышей и лягушек никто и не думал выметать из избы. Сор словно был её частью, укутывал пуховым платком, закрывал от Яви и прятал от Нави, удерживая на перекрёстке миров.

Или перепуганному избитому волку так лишь показалось?

— Ну, чего уставился? — старушка неуклюже свесила тонкие, кожа да кости, ноги. — Воды, что ль, подай. Да куда ты, куда?! Здесь она, в ведёрочке стоит. Без тебя набрали. Нет, этот черпак не для того. В кружку плесни. Да перекинься ты уже в человека, неумёха!

Волк глухо рыкнул, не выпуская кружку из пасти. Упрямо склонился над ведром с пышущей такой свежестью водой, словно её не из затхлого колодца принесли, а поутру с травы собрали.

— Не могу, — зверь выплюнул посудину- никак не извернуться.

— Что так? Неужто смущаешься? — Серый именно что смущался, но не признаваться же в этом ехидной старушке! — Ох, горюшко…

Бабка ловко спрыгнула на пол. То казалось, вот-вот развалится на части, то скачет не хуже внучки. Шутливо замахнулась на зверя, от чего он недоумённо отшатнулся: перед ней самый что ни на есть оборотень, а старуха развлекается.

— Ох, ноженьки не держат… Совсем бабка Друда[2] стара стала, — приговаривала она, резво носясь по избе, извлекая из пыльного угла тряпки, разворачивая и откидывая в сторону.

— Я Серый, — волк едва успел отпрыгнуть с пути лесной жрицы, запоздало представляясь.

— Да по тебе и так понятно, что не вороной. А, вот он где, родимый! — Друда не без усилий выволокла из-за печи ларь, сдула пыль с него на пол, откинула крышку. — На вот, чтоб голяком не бегал. Авось и на человека похож станешь. Да умойся вон из ушата.

Серый осторожно, чтобы ненароком не цапнуть за палец, принял одежду.

— Отвернись.

— Ой, да чего я там не видела? Ты никак удивить меня надеешься, волчок? Ну чего, чего зыркаешь? Всё, не смотрю, не боись. А кто это тебя так хорошо оприходовал? С ног до макушки в синяках да ссадинах.

— Ты же отвернулась! — напомнил Серый, в ускоренном порядке натягивая порты.

— А тебе что — жалко? Бабка Друда, может, полвека уже молодца нагишом не видала. С тебя убудет?

— Может, тебе ещё и сплясать? — мужчина со злости так затянул пояс, что едва не согнулся пополам от боли: ссадины и правда не давали о себе забыть, хоть и скорее заживали после обращения.

Старуха засмеялась, словно песок просыпался на сухие доски, пробежался по дереву, прячась в щели, схоронился до следующей шутки. Глаза бы ещё улыбались, и вовсе сошла бы Друда за простую нелюдимую деревенщину. Но глаза не улыбались; сверкали странным холодным огнём, словно закатное солнце отражалось в давно опустевших глазницах пустоголовых охранников, что развешаны по плетню; предупреждали тревожным блеском, что не на всякую силу есть управа, что, стоит задержаться в гостях хоть немного дольше положенного, и никто уже не найдёт, не спасёт, не вытащит…

Селяне сказывали, что когда-то очень давно положил глаз на Елю статный красавец. Всем хорош: румян, широкоплеч, силён да богат. Да только ума щедрые боги пожалели. Али удачи. Кто теперь разберёт? Только Еля всё ёрничала, словом злым задевала соколика, не подпускала близко. Мать лишь руками разводила, мол, дочь неволить не стану. И решился тогда молодец у старшей в роду — у Друды выкупить внучку. И кто знает, может, вышло бы мирное дело. Сосватали б девку, стала бы примерной женой, у которой всё в доме спорится, на грядках растёт даже самый привередливый овощ, а тучи обходят стороной избу, когда соседи маются от сырости…

Да попутало Лихо.

Или сам не так хорош был, как думалось.

Встретил молодец по дороге свою возлюбленную и ну целовать! Дескать, кому ты порченая нужна будешь? Пойдёшь за меня. Ещё просить станешь, чтоб взял.