– Вик! – Я потрясла его за плечо. – Нам пора уходить! Сейчас же.

Он заспанно посмотрел на потолок, потом схватил штаны, и мы принялись лихорадочно одеваться.

Осталось тридцать светлячков, затем двадцать, десять, потом наступил мрак, если не считать бледного свечения, исходившего от червей в теле Вика. Вся постель была усыпана маленькими темными тельцами.

– Откуда они идут? – спросила я, уже зная ответ. Чего мы не знали, так это того, кто идет.

– Отовсюду. – Вик с неестественным спокойствием поднял свой рюкзак с неприкосновенным запасом и протянул мне мой.

Мое сердце превратилось в таран, пробивающийся из грудной клетки. У нас было все, чтобы выжить. Мы наизусть знали маршруты отхода. Прошло не больше двух минут после того, как я заметила смерть светлячков.

Вик открыл дверь.

В коридоре было полно медведей.

Сплошная стена грубого потускневшего меха, перемежающаяся тенями. Из-за ляжки медведя, блокирующего выход, мелькнула массивная башка другого. Завоняло безудержной дикостью: кровью, грязью, дерьмом, гнилым мясом. Запах листвы и лишайников, горячее, горькое послевкусие дыхания Морда заполнило коридор, вытеснив привычный нам воздух.

Одна секунда – и я захлопнула дверь.

Двумя секундами позже Вик усилил ее своими последними жуками. Через четыре секунды он подсадил меня в воздуховод. На пятую я уже втаскивала туда его самого.

А через десять секунд последыши выжгли нашу квартиру дотла.

Тяжело шлепнувшись у самого входа в туннель, Вик поджал ноги к груди, а затем, пока я протискивалась вперед, чуть ли не умудрился обогнать меня, шарахнувшись от медвежьих когтей шарящих в дыре.

Мы ползли дальше, а вслед нам неслись рев и ужасный запах. И еще скребущий звук лап, лезущих в дыру. Еще и еще. Пока одни пытались продраться сквозь потолок, другие надумали нас опередить и угадать, где мы вылезем.

Не говоря ни слова, мы свернули на перекрестке. Ползли так быстро, как только могли, чувствуя, что наши животы ничем не защищены, поскольку туннель проходил над самым коридором. Один точный удар лапой снизу, – и потолок обвалится, а вместе с ним в потоках крови вывалятся и наши внутренности.

В эти минуты мы напоминали слепых и немых кротов, зарывающихся вглубь в панике до того всепоглощающей и черной, что она походила на стену величайшего спокойствия. Наши рюкзаки потерялись где-то внизу. Наши мозги остались там же и давно были сожраны медведями. Бежали только наши тела, рефлекторно ввинчиваясь в туннель, тела эти тоже должны были бы остановиться, но продолжали убегать. Единственным их стремлением было: бежать, бежать, бежать. И мы, не обращая внимания на синяки, ссадины и сбитые коленки, проталкивались вперед, наше желание убраться подальше от места, которое мы так долго защищали, было бездумным, абсолютным, ничто больше не имело значения, ничего больше мы не чувствовали.

Сначала я двигалась впереди Вика, то и дело ненароком попадая ему в лицо пятками, потом впереди оказался Вик, и уже мне пришлось сносить его удары, однако боли мы не чувствовали. Она пришла позже, тупая, ноющая боль, поразившая сразу все тело, словно мы долго ловили неводом рыбу, бродя по пояс в воде, не способные ни утонуть, ни выплыть на берег.

Только жгучая боль в ладонях, ободранных до мяса острой бетонной крошкой, вырвала меня из скотского состояния.

– Вик! Стой! – прошипела я, но он не услышал. – Вик!

Он продолжал тупо переть вперед. Тогда я схватила его за ногу и дернула, он машинально уперся, по его телу пробежала дрожь, наконец он сдался и обмяк.

– Прислушайся, – сказала я ему в ухо.

Мы притихли. Шум, производимый где-то вдали медведями, акустика воздуховода превратила в дребезжащий гул. До нас доносился глухой звук раскопок.

– Где мы? – спросил Вик.

– Без понятия.

Если уж не знал он, то я и подавно. Все, что мне было доступно, это пять футов воздуховода впереди и пять футов позади.

– Они все разрушили. Они все тут разрушили, – прошептал Вик с болезненной гримасой, которая, как я понимала, не имела ничего общего с физической болью.

Атака, заставившая сработать все наши ловушки и уничтожившая всех наших биотехов, началась со всех сторон сразу и оборвала все нити. Легкость, с которой это произошло, ранила нас даже больше самого факта вторжения. Будто сгорела хитроумная карта, существовавшая в единственном экземпляре. Об этом не хотелось думать. Дыхание перехватывало. Мы даже не могли сформулировать вопросы, которые придут к нам позже, все эти отчего да почему. И мы все еще находились в смертельной опасности.

– Как же мы выберемся, Рахиль? Похоже, они караулят у каждого выхода.

– Ну, есть один путь, о котором они могли и не прознать. Он ведет на юг.

– Что? – Вик посмотрел на меня так, словно я заговорила на тарабарском наречии.

Я хитро улыбнулась. Не только у него имелись секреты.

– Когда мы обыскивали Утесы в поисках припасов, Борн по моей просьбе проделал туннель через старые квартиры.

В глазах Вика зажегся было огонек надежды, однако быстро потух.

– Если Борн знает, знают и они.

– Борн нас не предавал, – отрезала я. – Морокунья или еще кто, но только не Борн.

Вик собирался уже запротестовать, но тут до него дошло еще кое-что.

– На юг?..

Да, это была проблема. Южными выходами мы не пользовались уже больше месяца. Судя по положению границы фронта между Морокуньей и Мордом, там теперь была территория медведей. Южный выход означал, что мы попадем прямехонько к врагам и должны будем выбираться назад, на северные нейтральные земли, все время переходящие из рук в лапы. А это означает, что придется повстречаться с последышами.

– А разве у нас есть выбор, Вик? Выбора-то у нас нет.

– Как и припасов, – заметил он. – Может, метнемся назад в мою лабораторию и что-нибудь захватим?

– Они нас убьют. Последыши там. Мы умрем, если срочно не уберемся отсюда.

Медвежий шум и гам слышался теперь четче, похоже, за время нашего разговора они продолжали занимать комнату за комнатой, помещение за помещением.

– Я знаю одно безопасное местечко на юге. Потайной резервуар рядом с колодцем.

– Что же, сойдет, – согласилась я. – Выбирать не приходится.

Положение выглядело как последний рубеж и, видимо, таковым и являлось. Вскоре мы наверное узнаем, предал нас Борн или нет. Я вспомнила девочку и ее блаженствующего в пламени биотеха.

Поцеловала Вика в губы, глядя ему прямо в глаза.

– Мы ведь живы. Мы все еще живы.

И не поняла, что означает настороженный взгляд Вика.

Не сообразила, что для него покинуть Балконные Утесы может означать смерть.