сомнения разрешит воспользоваться церковным имуществом, так как эта война священна. Я сам отправлюсь к Томарри, отвезу ему денег и не вернусь до тех пор, пока не уговорю его снова взять на себя командование армией.

— Благодарю вас! — воскликнула Мария, взяв кардинала за руку. — Как мне отблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали?

— Позвольте поцеловать вашу руку, — почтительно проговорил Бурджио, — и я буду вознаграждён.

Королева вспыхнула. Бурджио наклонился и горячо поцеловал её руку.

В тот же день он отправился к Томарри; благодаря привезённым мешкам с золотом, ему легко удалось убедить Томарри не отказываться от командования. Затем Бурджио поспешил на моравскую границу, где набрал солдат, и вернулся в Офен с папским разрешением воспользоваться церковным имуществом.

Король тотчас же назначил комиссаров, и те стали объезжать округа и забирать лишние церковные сосуды, которые были немедленно перечеканены в монеты.

Между тем передовые турецкие отряды подошли к небольшой крепости Св. Дмитрия. Двенадцатого июня 1526 года король Людовик издал постановление, чтобы все наличные войска государства 26 июля собрались в Тольне.

К эрцгерцогу Фердинанду был отправлен Надазди с просьбой о помощи. Борнемису Мария тайно отправила в Польшу, и там ему удалось склонить несколько влиятельных магнатов к выступлению в поход против турок. Он возвратился 19 июня и нашёл королеву в полном отчаянии. Борнемиса бросился к её ногам и умолял испробовать последнее средство: окровавленный меч.

В древние времена, когда стране угрожала какая-нибудь опасность, из двора во двор, из деревни в деревню носили окровавленный меч, призывающий к оружию весь народ.

— Обратись к народу! — с жаром воскликнул Борнемиса. — Он не оставит тебя!

Мария поспешила к государственному совету, и тот дал своё согласие.

— В путь, Борнемиса! — вскликнула Мария. — Ты поедешь с окровавленным мечом, и моя душа будет сопутствовать тебе.

Через некоторое время по улицам Офена проехал всадник в чёрной одежде, высоко над головой держа окровавленный меч. Он медленно выехал из ворот города, никто не провожал его.

Вскоре Борнемиса прибыл на обширное поле, покрытое снопами пшеницы, и высоко поднял окровавленный меч; работавшие в поле крестьяне оставили свои серпы, многие встали на колени и молились.

— Отечество в опасности! — воскликнул Борнемиса. — Беритесь за оружие; сборный пункт в Тольне.

Затем Борнемиса поехал дальше и повсюду поднимал свой меч и восклицал:

— Отечество в опасности! К оружию! Сборный пункт в Тольне.

— Когда появляется окровавленный меч, — говорили старики, — значит, отечеству в самом деле грозит опасность, это — старый обычай, а старые обычаи священны.

Из каждой сотни крестьян по одному с косами, пиками, старыми саблями отправлялись к Тольне.

Надвигалась ночь. Борнемиса ехал всё дальше. Наконец он достиг небольшой хижины, около которой паслось несколько лошадей.

— Вставайте! — крикнул он. — Отечество в опасности.

У дверей показалась растрёпанная фигура разбойника Мики.

— Где сборное место? — спросил он.

— В Тольне.

— Хорошо, я соберу своих людей и соединюсь с вами.

В то время как Борнемиса ехал всё дальше со своим окровавленным мечом, в Офене распространилось известие, что Сулейман перешёл Драву.

Баторий получил приказ собрать войска в нижних округах, чтобы защитить переход через Саву и Эссег, но дворяне не слушали его. «Моя армия состоит из меня и моего слуги, — написал палатин королю, — и мы вдвоём не можем защищать переправу через Драву»[12].

Томарри также получил от дворян ответ, что они не выступят, пока сам король не покажет им примера. Ему приходилось защищать Петервардейн с армией из пятисот всадников и тысячи человек пехоты.

Король послал приказ Заполии соединиться с Радулом, воеводой Валахии, и напасть на турок с тыла, тогда как он сам должен был идти навстречу Сулейману. Однако настало 2 июля, а в Тольне никого не было.

В Офен прибыли отдельные группы дворян в сопровождении вооружённых крестьян и богемские войска под начальством графа Шлика.

Палатин привёз известие, что турки перешли Саву и Дунай и осадили Петервардейн.

Положение Людовика было ужасно. Турецкий флот, состоявший из трёхсот корветов, поднялся вверх по Дунаю и начал обстреливать Петервардейн. Томарри после отчаянной борьбы должен был отступить к Бацу.

В королевском замке царило страшное смятение. Королева почти не спала; однажды она только прилегла на диван, как прибыл гонец из Петервардейна, пробравшийся сквозь линию турок. Эрзабет на цыпочках вошла в кабинет. Мария открыла глаза и спросила:

— Что тебе?

— Гонец из Петервардейна.

— Веди его сюда! — сказала королева, быстро поднимаясь.

Вошёл гонец, весь оборванный, забрызганный грязью.

— Что скажешь? — взволнованно спросила Мария.

— Петервардейн шлёт тебе привет, — сказал посланный, опускаясь на колени, — гарнизон ещё держится; если ты пришлёшь подкрепление, то туркам не удастся взять его.

Королева взяла лист бумаги и, написав на нём несколько строк, запечатала и отдала гонцу.

— Пусть тебя накормят и напоят; отдохнув, отправишься к Заполии. Расскажи ему о положении Петервардейна и передай это письмо!

Эрзабет с испугом подошла королеве и спросила:

— Господи Боже, что вы написали Заполии?

— Приказ повернуть и идти к Тольне.

Гонец ушёл, а Цетрик доложил, что в приёмной ожидает Борнемиса.

Королева поспешила ему навстречу и заперла за собой дверь. Борнемиса молча подал ей запечатанное письмо.

— Что это? — спросила Мария.

— От Томарри королю. Прочитай!

Королева сломала печать и пробежала письмо. Томарри писал об ужасном положении государства, нелепом равнодушии дворян и необычайном могуществе султана. Он заклинал короля отказаться от напрасного сопротивления, просить султана о мире и заплатить дань.

— Малодушно и нечестно! — воскликнула королева, топнув ногой, а затем, быстро подойдя к свечке, поднесла к ней письмо; пламя в несколько мгновений поглотило его. Тогда королева сказала: — Король не должен подозревать о случившемся.

Борнемиса молча поклонился.

— Я отвечу Томарри, — продолжала Мария, — мы сегодня же покинем Офен и выступим против врага.

— Нет, — воскликнул молодой человек, — мы будем бороться за тебя, но ты не должна подвергать себя опасностям похода и сомнительному исходу сражения!

— Я хочу умереть около тебя.

— Моя жизнь принадлежит тебе, — с жаром проговорил Борнемиса, — а твоя — великому народу.

— Не говори мне больше об этом народе! Существуют великие мысли, но великих народов, как и великих людей, нет...

— Есть, — перебил её Борнемиса, — я верю, что есть великие души, так