10 сентября 1848 г.

Дорогая Кейт,

Кто-то нас выдал. Я не знаю кто. Прошлой ночью я проснулась от воплей и зловещего грохота, как будто мимо дома проходил локомотив. Послышался звон разбитого стекла и мамин голос, громкий и истерический. Отец крикнул: «Стой!» Я вскочила с постели и спустилась по лестнице. Кухню освещало зарево, я подбежала к двери и, распахнув ее, увидела, что горит наш сарай. Мать и отец метались перед ним, их лица были в черных потеках от пепла и слез, они рвались внутрь, чтобы спасти скотину, чей рев звучал ужасно, заглушая шум пламени. Но жар оказался невыносимым. Входа не было. Отец указал на колодец, и мы втроем начали безнадежный труд, выливая в огонь ведро за ведром воды. Нами двигало отчаяние, но пламя поднималось все выше и вскоре рев несчастных животных стих.

Наконец мы остановились и стали просто наблюдать за пожаром. Мы стояли достаточно далеко, чтобы дышать, хотя мои легкие все еще горели при каждом вдохе. Волосы вокруг моего лица теперь опалены, голос охрип от того, что я вопила от ярости в эту ужасную бурю. Огонь бушевал всю ночь, и даже когда рассвело, пламя все еще лизало последние угловые балки и выгоревшую дотла внутренность сарая.

Сэмюэл не помогал нам у колодца, всю ночь напролет он наблюдал за могучей стихией, стоя на крыше курятника. Я была рада, что он остался в стороне от опасности. Утром я увидела, что он черен с головы до пят, глаза его были красными и лихорадочными. Я взяла его на руки, но он остался неподвижным, его тело не ответило, и я отпустила его.

Теперь сарая больше нет, животные мертвы, склады зерна и семян для весенней посадки уничтожены, мастерская отца и все его инструменты сгорели. Отец, проснувшись, видел, как из сарая выезжали всадники. Конечно, нас подожгли нарочно, и мы должны завтра же на рассвете уехать, иначе рискуем жизнью.

Сегодня у нас был только один посетитель, хотя дым наверняка сообщил всем соседям о нашей беде. Неспроста никто не предложил помощь, как по-твоему, Кейт?

А наш единственный гость – ты уже догадалась? Это был Джек, наш дорогой друг. Он рассказал нам, о чем судачат в городе. Он проснулся от запаха дыма и первым делом позвонил шерифу Рою, чтобы сообщить об этом, но шериф не удивился, не выразил сочувствия неизвестным жертвам и не вызвал ни одного наряда, чтобы разузнать, что случилось. Вместо этого он отправил Джека домой, сообщив ему, что все вопросы решены и ничего больше не поделаешь. Выйдя от шерифа, Джек увидел на дороге человека из поместья Гилкесона и еще двоих, и они рассказали ему о предательстве отца, о том, что отец укрывал беглецов и это не сойдет ему с рук. По словам Джека, у них были ружья, и они были пьяны, между ними в пыли стояла бутылка виски. Они говорили об Альфреде и других побегах из округа Шарлотта, о гневе мистера Гилкесона, о спокойной уверенности вдовы Прайс в том, что мы получим должное возмездие.

Джек боится за нас и призывает отца быстрее собрать вещи и уехать немедленно. Мне было неожиданно больно слышать, как Джек побуждает нас покинуть эти место и, таким образом, лишиться его доброго соседства. Я никогда больше не увижу Джека Харпера? Это конец нашей новой дружбы? И куда мы поедем? Папа считает, что мы должны отправиться на запад, в Орегон, где, как говорят, много незаселенных земель. Мы сможем заниматься сельским хозяйством, отец вернется к работе столяра, а со временем и гробовщика. Мама заплакала, когда отец говорил о предстоящем отъезде, но ее слезы высохли, едва она увидела потрясенное лицо Сэмюэла. Со времени пожара он не говорил, хотя мы с мамой то и дело обращались к нему. Похоже, он страдает от какого-то недуга, но я не пойму, от чего.

Твоя любящая сестра,

11 сентября 1848 г.

Дорогая Кейт,

Пишу тебе, а руки у меня дрожат. Это Сэмюэл рассказал, Сэмюэл навлек на нас гнев города и нарушил нашу строжайшую тайну. Я изо всех сил пытаюсь понять его. Нам об этом сообщил пастор Хоуди, появившийся у нас сегодня утром. Наши фургоны были уже наполовину загружены, разрушенный сарай по-прежнему дымился и тлел. И тут на дороге появился пастор, как привидение, в черном плаще, верхом на своем высоком вороном коне. Меньше всего он был похож на Божьего посланца, которым себя считает, – скорее на всадника из преисподней. Отец, мать и я стояли во дворе, занятые подготовкой к путешествию, но отец тут же махнул нам, чтобы мы шли в дом. «Запритесь», – сказал он; на его лицо было страшно смотреть. Не успели мы с мамой войти, как в дверях появился Сэмюэл, его глаза округлились от страха, но завороженно смотрели на пастора, и он шагнул во двор. Тут я все и узнала.

Пастор посмотрел на Сэмюэла. Он даже не спешился. Он сказал: «Именно этот мальчик первым сказал мне о вашем предательстве, – и посмотрел на отца. – Едва я взял этот приход, я почувствовал, что здесь таится зло. Я знал о ереси мистера Шоу и подозревал, что он не один такой. Это рука Божья сокрушила ваш сарай, не сомневайтесь». «Зачем вы пришли? – спросил отец. – Мы уезжаем, вы же видите, что мы собираемся в путь». «Я здесь ради Сэмюэла, – сказал пастор и кивнул на мальчика. – Он знает, что ваш путь – это путь зла. Я пришел, чтобы забрать мальчика».

«Нет. – Мать, которая все это время молчала, которая почти не произнесла ни слова со времени пожара, кроме слов утешения Сэмюэлу, теперь заговорила так громко и решительно, что мы все повернулись к ней. – Нет, вы не заберете его». Она подошла к Сэмюэлу и обняла его, нагнувшись, как будто хотела заслонить его от солнца, сиявшего в небе. Сэмюэл остался неподвижным, как камень. Он не обнял маму в ответ.

Пастор улыбнулся. «Вы поняли, что я сказал вам? Это Сэмюэл рассказал мне о беглецах, которых вы прятали, о беременной девушке, которую отослали. Он пришел ко мне. – Конь пастора внезапно взбрыкнул, и тот едва удержался в седле. – Сэмюэл?» Пастор протянул руку к мальчику и поманил его к себе. Мать наклонилась и опустилась перед Сэмюэлом на колени. Она смотрела ему в глаза, снова и снова целовала его в щеки и что-то шептала ему. Я не слышала слов. Она обняла его, и его детские руки обвились вокруг ее шеи, его лицо было мокрым от слез. Он отрицательно покачал головой пастору и взял маму за руку.

«Прочь отсюда, – сказал отец пастору. – Сэмюэл останется с нами». «Сэмюэл», – позвал пастор, удерживая коня, который загарцевал от беспокойства. Мама и Сэмюэл, казалось, не слышали пастора и ушли в дом, мама, низко наклонив голову, что-то тихо говорила. Сэмюэл жался к ее юбкам. Дверь за ними закрылась. «Не думайте, что больше никто не придет, – сказал пастор отцу, поняв, что потерял мальчика, что материнское прощение неколебимо. – Не думайте, что сможете остаться здесь. Не думайте, что можете спастись». Он наконец отпустил поводья и ускакал прочь.