будет стоять самый мудрый вождь, вот так-то, Устин Степанович Бережнов. И все будут душить и подавлять противников. Говорить о коммуне сейчас глупо. Коммуна может быть тогда, тут я могу снять твои сомнения, когда государство будет настолько богато, что сможет каждого обеспечить всем и вся. Но тогда вопрос, начинать или не начинать жить коммуной, останется открытым. Почему? Да потому, что к той коммуне надо будет подготовить человека, учти, каждого человека, а не массы. Это значит, выбить из мозгов жадность, рвачество, мещанство. В первую очередь человека надо готовить к той коммуне, а уж во вторую очередь – копить богатства. Вот выйдет Россия из этого кошмара и ты убедишься, что и при социальной системе твой же сосед захочет жить лучше тебя, есть слаще тебя. Закон «быть сильнее, быть виднее другого» останется в силе. Я хочу жить сегодня, а не завтра. Завтрашний день меня не устраивает. И чем больше будет богатеть народ, тем шире будут его потребности. От этого большевикам не уйти и не отмахнуться.

– Сложный и думающий ты человек, господин Шибалов. Запутаешься и многих за собой поведешь. С кем же ты будешь?

– С народом. Раз часть идей большевиков я принял, может быть, в спорах приму и вторую часть. Где можно, буду доказывать никчёмность их задумок. Если они докажут свою правоту, сдамся.

– Но ведь твои взгляды идут против большевиков? – пытал Устин.

– Взгляды, Устин, неподсудны, подсудны действия. Я всей душой против царя, но я воюю, на его стороне воюю – значит, с ним.

– Ты сам сказывал, что большевики порвали с меньшевиками, мол, их линия идет вразрез с линией большевиков.

– Но они не говорят, а действуют. Они сейчас имеют больше веса у мужиков, чем большевики. А там еще эсеры, монархисты, анархисты. То и выйдет, что большевиков раз-два и обчелся. Но они, и только они, поведут за собой народ, а все эти откатятся.

– Потому что они люди действия?

– Да, Устин, большевики – люди действия.

– И ты нарушишь присягу, ежли что?

– О присяге, в случай чего, забудь. Будто ты и не присягал. Она как изопревшая рубаха: чем раньше сбросишь, тем скорее перестанет зудить тело. Ветерком свежим обдует.

– Пропадешь ты, Иван, с такими путаными мыслями! Сгинешь, – тяжело вздохнул Устин.

– Пропаду, это точно. Здесь не пропаду, в другом месте пропаду. Но и ты не жилец, ежли будешь придерживаться монархии. Изгнила она. Держись большевиков, и твой Коршун придет к финишу первым.

– А если нет, если я буду воевать против большевиков, тогда как?

– Тогда встретимся на том свете и всё обсудим, – хохотнул Иван.

Через день, когда они возвращались из разведки, Шибалова посекло шрапнелью. Вот уж невезуха! Так, в беспамятстве, и увезли в лазарет. Где он сейчас? Что с ним? Никто ничего не знал.

Теперь Устин один. Один со своими мыслями и сомнениями. Побратим, Пётр Лагутин, его сторонится. Большевик и монархист – разница есть. Хотя этот монархист свергал царя. Но свергал во имя другого царя. Не получилось. Где и как просмотрел Устин побратима? Когда и почему нарушил побратим завет деда Михайло – жить в дружбе и согласии? Кто это похерил? Война, только война!

И снова братались кавалеристы Бережнова. Вернулись радостные и возбужденные. Уже не отводят глаза, а дерзко и с вызовом смотрят на командира, что, мол, не кричишь, не сучишь ногами?

Сегодня с утра сунулись снова брататься, а по ним из пулеметов, винтовок, пушек. Около сотни добрых ребят полегло. Германцы заменили у себя ненадёжную часть. Всыпали нашим. Но и наши взорвались – и огулом в бой. Смяли германцев, добрую половину перебили…

10

Закипает Россия, как сталь в ковше сталевара, выплескиваются шлаки, стекает накипь, рождается новая сталь.

Над городом серые тучи, накрапывает дождь, ветер рвет и хлещет, гнёт деревья в дугу. Неуютно.

Федор Козин во Владивостоке. Никитин устроил его плотником в вагоносборочные мастерские. Здесь его застала февральская революция. Весть о ней пришла 14 марта, а телеграммой подтвердилась 15 марта.

Суханов, как его звали в народе, Костя, сын вице-губернатора, вместе с другими включается в работу. За Сухановым тянется молодёжь, за Сухановым тянутся рабочие. Он вождь и трибун, теперь он уже осуждает действия большевиков Владивостока за то, что они до сих пор не отмежевались от разных партий. Он поддерживает Пражскую конференцию. Ставит перед Никитиным вопрос, кем он будет, останется ли в лагере анархизма или полностью перейдёт на платформу большевиков. Никитин колеблется. Анархические идеи вжились в него глубоко. Но…

А город шумит: митинги, собрания, споры, раздоры. Но все едины в том, что если нет царя, то должна быть новая власть. В Народный дом хлынула грязная, пропахшая потом толпа: рабочие, солдаты, крестьяне. Все требовали создавать Советы, чего же ждать указов сверху! Царю дали по шапке, чего же еще раздумывать? Советы, и только Советы! Бей! Круши! Наша взяла!

И первый бой с эсерами и меньшевиками. Кое-кто вспомнил Валерия Шишканова, тогда его предложение о размежевании показалось многим чуждым, сейчас все встало на место. Вспомнить хотя бы то, что меньшевики и эсеры потребовали на заседании создать отдельный Совет солдатских депутатов, чтобы оторвать солдат от масс, повести за собой. И здесь, на этом собрании, Никитин, как никогда, увидел ту пропасть, в которую втягивала его эта политическая борьба. Лица своих друзей увидел. Заметался. А тут еще Федор Козин, которому Никитин так много помог, поднялся на трибуну и заговорил горячо и возбужденно:

– Ну и мудры же вы, господа анархисты, эсеры, меньшевики. Солдатский комитет! Оружие ближе к себе? Да знаете ли вы, что солдат, мужик и рабочий – это един кулак. Вчера он был мужиком, рабочим, завтра он будет солдатом. Я был солдатом, сейчас – рабочий. Не выйдет, не пройдет! И нам метаться от одного Совета к другому не след. Мы все должны быть едины, ибо у нас беды едины. Война охомутала всех одним хомутом.

– Верна-а!

– Правильна-а!

– Совет должен быть единым, дела тоже у нас едины! Мутильщиков за ноги – и в море! – рыкал зал.

Никитин задумался. Козин же продолжал:

– Вот Никитин, хороший мужик, помогает рабочим, а в голове – ералаш. Подай ему государство без власти! А без власти наш мужик и до ветру не ходит. А дай им волю да безвластие, они друг другу горлянки перепилят то за землю, то за бабу. Конфедерация труда и разные там союзы – дело хорошее, но над всем этим должна быть власть.