Дядя Конрад повернулся к жене:

— Я все же считаю, что надо сообщить властям.

— Безусловно. Но сначала проведем небольшое расследование. Если Виктория сбежала по собственной воле, стоит задуматься о чести семьи. Как жаль, что они с сестрой не ценят своей репутации. К тому же Ровена и так ждала целую ночь, прежде чем сообщить нам. Несколько минут ничего не изменят.

Ровена опустила глаза. Она понимала, что заслужила резкие слова. Пренебрегла безопасностью сестры, и вот результат. Оставалось лишь надеяться, что Виктории не придется платить за ее глупость.

Тетя Шарлотта снова позвонила. В комнату скользнула горничная.

— Принеси чаю. И закуска тоже не помешает.

Графиня оглядела выстроившихся эскортом вокруг племянницы Колина, Кита и Себастьяна:

— Если нам придется рассылать следопытов, прежде их необходимо накормить. Надеюсь, у вас есть друзья, способные помочь в поисках юной девушки?

Ровена с облегчением откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Тетя полностью взяла все в свои руки. Девушка корила себя, что не решилась обратиться к ней раньше.

— Ровена, у тебя еще есть возможность исправить ошибку. Расскажи все, что знаешь об увлечениях сестры. У нее есть молодой человек?

Кит вытянулся, и взгляд Ровены невольно обратился к нему. Должно быть, тетя заметила, потому что многозначительно подняла брови.

— Нет, — покачала головой Ровена.

— Тогда объясни подробно, какую должность Виктория занимает в Союзе суфражисток за женское равноправие. — Ровена потрясенно раскрыла рот, и тетя ответила укоризненным взглядом. — Разумеется, я знаю. Неужели твоя сестра считала, что будет просить денег у моих друзей и никто из них не догадается сообщить мне? Я содрогаюсь при мысли о том, какую сумму ей удалось собрать, да еще таким недостойным способом. Должно быть, Виктория вела себя очень настойчиво.

— При желании она умеет быть настойчивой, — согласно закивала Ровена. — Хотя я не знала, что она собирает деньги. Виктория рассказывала, что устроилась в женскую организацию, но не уточняла, чем именно будет заниматься. Сестра не склонна к откровенности. Она так и не переросла детскую тягу к секретам.

— Вы сказали, что она собирала деньги, — вмешался Кит. — Ваши друзья давали деньги ей напрямую или пересылали на счет организации?

— И то, и то, насколько мне известно.

— Жаль, что я ничего не знал, — сморщил нос дядя Конрад. — Уж я бы непременно пресек подобное сумасбродство. Если Виктории скучно и некуда девать свои силы, существуют другие, более уважаемые благотворительные организации.

В комнату вошел Кэрнс. Дворецкий держал в руке голубой лист бумаги. Он с поклоном подал записку графине, та прочла и передала мужу.

— Вы знаете особу по имени Мэри? — спросила тетя Шарлотта, пока граф пробегал глазами строчки.

Ровена отрицательно покачала головой.

Дядя Конрад провел ладонью по лицу:

— О боже! Кэрнс, будьте любезны, поднимитесь в мой кабинет и принесите утреннюю газету.

Граф опустился в кресло и прикрыл глаза рукой. Жена встревоженно кинулась к нему:

— Конрад! Ты меня пугаешь. В чем дело?

— Кажется, я знаю, где Виктория.

— Тогда поедем за ней! — вскочил со сжатыми кулаками Кит.

— Боюсь, что все не так просто, — покачал головой граф.

Кит выхватил записку у него из рук. Ровена встала рядом и читала через плечо.

Дорогая Виктория!

Вот и возможность проявить себя. Буду ждать у Национальной галереи в два пополудни. Никому не говорите.

Мэри

Грудь сжало дурным предчувствием — скорее от реакции дяди, чем от содержимого записки.

— Ничего не понимаю. Национальная галерея? Какое отношение имеет эта записка к пропаже сестры?

В комнату вошел Кэрнс с газетой. Дядя бросил взгляд на первую полосу и поднял лист, чтобы все видели. Ровена жадно вчиталась в заголовок.

СУФРАЖИСТКИ ИЗРЕЗАЛИ БЕСЦЕННОЕ ПОЛОТНО «ВЕНЕРА С ЗЕРКАЛОМ» В НАЦИОНАЛЬНОЙ ГАЛЕРЕЕ!

Если бы не своевременная помощь Кита, Ровена рухнула бы на колени. Себастьян поддержал девушку с другой стороны, пока все встревоженно просматривали статью.

Вчера днем печально известная активистка женского движения Мэри Ричардсон и не опознанная свидетелями женщина изрезали знаменитый шедевр Веласкеса «Венера с зеркалом».

— Нет. Виктория тут ни при чем, — затрясла головой Ровена. — Она, конечно, глупая девочка, но никогда не поднимет руку на бесценное полотно. Она слишком уважает искусство.

— Надеюсь, ты права, — вздохнул дядя. — Но если Виктория каким-то образом замешана в нападении, сейчас она в тюрьме.

Должно быть, Виктория снова провалилась в сон. Когда она в очередной раз открыла глаза, в камеру струился солнечный свет. Она выглянула в окно, и руки опустились при виде пустого дворика. Ее крики опять никто не услышит.

Она умрет в этой камере. Викторию захлестнула холодная волна безнадежности. Образование, работа, все старания стать независимой женщиной, изменить мир к лучшему… Все напрасно. Она умрет здесь, не принеся никому пользы, не оставив и следа. Родные даже не узнают, что произошло, не услышат от нее извинений. И зачем она все скрывала от сестры? Может, знакомые правы и она действительно ведет себя как ребенок?

Щелкнул замок. Виктория села на кровати и, не веря своим глазам, уставилась на открытую дверь.

В проеме стояла крайне удивленная надзирательница в серой форме. Она придерживала за локоть другую женщину в одежде заключенной.

— Что ты здесь делаешь? Камера значится как пустая.

Горло все еще саднило от криков.

— Меня… забыли, — кое-как выдавила Виктория.

— Да уж. Ладно, подожди немного. Наверное, произошла ошибка.

Надзирательница захлопнула дверь и повернула в замке ключ прежде, чем Виктория успела взмолиться, чтобы ее не оставляли одну. Боже, неужели она опять заперта в одиночестве?

Виктория завернулась в одеяло и неотрывно уставилась на дверь. Довольно скоро та отворилась. На пороге стояла Элинор в сопровождении другой охранницы.

При виде знакомого лица Виктория разразилась слезами. Женщина ринулась к девушке и прижала к себе.

— Боже мой. Что за нелепая путаница! — Сиделка гневно повернулась к женщине-конвоиру. — Получается, я не могу доверить вам никого из своих пациенток!

— Я тут ни при чем, — пробормотала охранница.

— Хватит препираться, принеси еды.

— Но…

— Сейчас же!