– Продолжает мучиться с дешевым, – пришлось признать Пруденс. – Говорит, тот ему больше нравится.

– Глупые, упрямые мужчины, – фыркнула Элинор.

Пруденс хотела согласиться с ней, но тут же пристыдила себя. Откуда ей знать, что приходится переживать Эндрю, какие жертвы ему пришлось принести? Как можно его за что-то винить?

Она положила в сковороду картошку и посмотрела на стоящий в углу протез. Специалист, который изготовил и привез его, заверил, что такое поведение довольно распространено. Он посоветовал оставить протез на виду, чтобы Эндрю всегда помнил, что ему не обязательно мучиться с более дешевой заменой. Но он не знал, что, отказываясь от новой ноги, Эндрю просто дает Пруденс понять, что она не должна была заказывать протез, не посоветовавшись с ним.

Пруденс добавила к картошке лук и обжаренный мясной фарш. Мюриэль научила ее готовить это нехитрое рагу, как раз для тех случаев, когда не хватало сил возиться с чем-то более сложным. Нужно было всего лишь нарезать имеющиеся под рукой продукты, обжарить в топленом сале и приправить солью и перцем. Даже Пруденс не могла испортить подобное блюдо, если не забывала присматривать за ним. В последнее время она чередовала рагу и супы – последние отличались лишь тем, что ингредиенты варились до готовности, а не жарились. Если Эндрю и устал от однообразных ужинов, то ничем не выражал недовольства.

С другой стороны, он вообще мало говорил в последнее время.

– Надеюсь, ты проголодался, – весело провозгласила Пруденс, ставя на огонь чайник.

– Ммм, – ответил Эндрю.

– Что скажешь о визите Ровены? Я очень рада, и она так искренне извинилась.

На самом деле ей не хотелось обсуждать разговор с Ровеной, но, если Эндрю перестанет молчать, она готова говорить о чем угодно. О чем угодно, кроме новостей с фронта.

Эндрю бросил взгляд поверх газеты:

– Если ты довольна, то и я тоже доволен.

Но довольным он не выглядел, думала Пруденс, ставя на стол тарелки. Раньше она закрывала глаза на появившуюся у мужа привычку есть в любимом кресле, но когда это увидела Элинор, то устроила бурный выговор и долго грозила пальцем им обоим.

Теперь Эндрю садился за стол.

Пруденс налила мужу чай, отколола кусочек льда от хранившейся в леднике глыбы и добавила в стакан с водой, которой Эндрю любил запивать еду.

– Еще чего-нибудь хочешь?

– Нет, спасибо, – покачал головой он.

Пруденс хотелось закричать. Все тепло, оставленное приходом Ровены, испарилось под грузом разочарования, тревоги и горя, которые в последнее время приносила их семейная жизнь. Она положила руку на живот. Да, это не тот счастливый и уютный дом, о каком она мечтала для своего ребенка.

Эндрю нахмурился и наклонился к ней:

– С ребенком все в порядке?

Он проявлял должную заботу, но не выказывал и доли того восторга, который ощущала Пруденс при мысли о появлении малыша на свет. Иногда ей удавалось уломать Эндрю прикоснуться к ее животу и почувствовать движение внутри – тогда его лицо освещалось неподдельным изумлением. Только это выражение и поддерживало надежду, что с рождением ребенка дела наладятся.

– Все хорошо, – кивнула Пруденс.

Эндрю уставился в газету и продолжил есть.

Пруденс не могла понять, почему он так сильно упал духом, что даже не хочет с ней разговаривать. Она заходила в Королевский ветеринарный колледж, и там ее заверили, что Эндрю сможет продолжить обучение, когда поправится. Пруденс ринулась с радостными новостями домой, но Эндрю воспринял их с тем же безразличием, как и все происходящее вокруг.

Другие мужчины тоже теряли конечности, но продолжали жить в полную силу, насколько могли. Что же случилось? Порой, при встречах со знакомыми, Эндрю становился почти прежним, но только не с ней. Неужели он все еще злится, что она обратилась за помощью к Бакстонам?

Еда застревала в горле, и Пруденс сделала глоток воды. Она не ощущала вкуса, с таким же успехом можно было жевать опилки. Пруденс отложила ложку и молча наблюдала, как ест Эндрю.

Он поднял голову:

– Ты не голодна?

Продуманный вежливый тон пронзил сердце. Пруденс покачала головой и спросила:

– Что случилось?

Эндрю опустил взгляд на тарелку:

– Все хорошо. Очень вкусно.

Пруденс не выдержала.

– Я говорю не о еде! – закричала она. Тщательно взлелеянная спокойная маска осыпалась на глазах. – Или ты думаешь, что я переживаю об ужине? Что не так с тобой?

Эндрю поджал губы и вилкой указал на ногу:

– Думаю, это очевидно.

– Я не имела в виду твой протез! – снова повысила голос Пруденс. – Что случилось с нами? Ты все еще злишься, что я попросила Викторию о помощи? Или винишь меня в том, что произошло? Почему ты отказываешься поговорить со мной? Мне постоянно кажется, что ты обижен на меня. – По ее щекам потекли горячие слезы. Эндрю повернулся к ней, и Пруденс поразила светящаяся в его глазах боль. – Что случилось? – выкрикнула она.

Его лицо снова стало непроницаемым. Эндрю покачал головой:

– Ничего. Просто… Я гляжу на свой протез и могу думать только о том, как ты побежала к Бакстонам, за моей спиной, словно мы какие-то попрошайки. Словно ты не веришь, что я сам могу со всем разобраться и позаботиться о семье. Когда я на тебе женился, то не знал, что ты будешь так… небрежно относиться к моей гордости. То есть я понимал, что мы принадлежим к разным слоям общества, но никогда не думал, что ты поведешь себя так… подло. И так эгоистично.

Слова упали в разверзшуюся между ними пропасть тяжелыми осколками льда. Пруденс невольно обхватила руками грудь, чтобы защитить себя, но рана уже была нанесена. Она пораженно молчала, пока Эндрю с трудом поднимался со стула.

– Я не голоден. Пойду прилягу.

Пруденс начала вставать, но Эндрю замахал на нее рукой:

– Нет, не надо. Я сам справлюсь.

Она уставилась на свою тарелку, не в силах смотреть, как он медленно, мучительно ковыляет в спальню. Ребенок внутри затрепетал, словно чувствуя ее настроение. Несколько минут Пруденс прислушивалась к издаваемым Эндрю звукам, но вскоре в квартире повисла такая тишина, что было слышно тиканье часов на каминной полке.

* * *

Виктория стояла на носу парома. Вдалеке виднелись силуэты британских и французских кораблей, охраняющих заветную полоску воды между Кале и Дувром. Присутствие кораблей придавало уверенности. Работа во Франции закончилась, и Виктория с радостью возвращалась домой. С нее хватило крови, грязи, отчаяния, постоянного, вибрирующего страха, который пронзал ее каждый миг, и сознания, что мужчины под ее опекой умирают и она сама может умереть в любую минуту. Каждую ночь Глэдис плакала перед сном, и хотя Виктория ее не винила, она не могла к ней присоединиться, иначе ей уже не удалось бы остановить рвущийся наружу крик.