– Янн.

– Это по-бретонски Жан. Вы из Бретани?

– Нет.

– Вы не очень разговорчивы.

– Я волнуюсь.

Мы входим в буфет и начинаем наш долгий и тихий разговор. Я смутно вижу проходящих мимо вереницей коллег, которые машут мне рукой с другого конца просторного зала буфета. Никто не осмеливается подойти и поцеловать меня, вторгнуться в нашу встречу. Янн – мой поклонник. Он «просто влюбился», как он говорит, посмотрев передачу «От семи до восьми» во время рекламной кампании моей книги. Я его тронула. Потом он стал интересоваться мной, посмотрел все мои работы в кино, их не так уж и много. Ему безумно понравился снимавшийся в Канаде фильм «Северные олуши» [22] , который никто не видел. Особенно сцена самоубийства, где я падаю в холодное море. Янн просит прощения за столь грустный выбор, но этот эпизод его совершенно потряс. Я взволнована этим напоминанием. Я прекрасно помню съемки на краю света, на пустынном и сером острове, под непрекращающийся гул ветра, который сводил меня с ума. Я не сыграла ту сцену, я ее прожила. Мне было семнадцать лет, и я действительно хотела умереть. Я только что, перед самой съемкой, узнала по телефону, что моя великая любовь, мой рокер решил меня бросить – просто так, без причины. Он звонил из далекой Франции, разговор продолжался несколько секунд. Канадский каскадер вытащил своей мощной рукой меня из воды, я извивалась, как каракатица. Я хотела утопиться, чтобы больше так не страдать.

Я узнаю, что Янн действительно несколько вечеров приходил смотреть на меня, потом ему пришлось уехать в зарубежную командировку, а теперь он вернулся и снова дарит мне фиалки. Он архитектор, строит отели и демонстрационные залы по всему свету.

– А почему фиалки?

– Так, по наитию. Мне они нравятся. Дикий, хрупкий цветок с запахом конфет…

Мое сердце сильно бьется. И вдруг мне в голову приходит необычный вопрос:

– Вы не вдовец?

– Вдовец?! Господи, нет! Что вы, бедная моя жена…

Я сейчас развожусь, – отвечает он дрогнувшим голосом, опустив глаза.

– А дети?

– Детей нет…

Я говорю, а сама слежу за ним. Сначала фокусирую взгляд на четком контуре его губ, на их медленном движении, потом на его шее, спускаюсь по ней до ямки с упругой кожей прямо под адамовым яблоком, выше груди. Потом смотрю на его руки, суховатые, натруженные, с плотной ладонью, на длинные пальцы с матовой кожей, которые двигаются передо мной. Я перестаю слушать то, что говорит мне Янн. Только удары моего сердца и мое глубокое дыхание звучат во мне. Я внезапно чувствую, что вымотана, что устала от избытка чувств, я прерываю Янна и ищу место присесть.

– Вам плохо?

– Нет, все нормально. Я просто вымоталась. Эта роль – особенная, и потом, я ведь тоже волнуюсь.

Люсьен подходит и сообщает мне, что театр скоро закрывается и что все пошли ужинать неподалеку, на улицу Бланш.

– Я пойду домой, лягу спать, вы завтра придете?

– Да.

– Я приду к вам сюда.

Я быстро засыпаю рядом с Тарой. Я вижу Янна, он медленно возникает из воздуха, и на его губах я читаю: «Спи, теперь спи…»

Янн сидит в первом ряду. Он чуть приподнимает руку, когда мы встречаемся взглядом. Странно, но его присутствие не сбивает меня, а, наоборот, поддерживает. Он встает на аплодисментах, его крик «браво» отдается громким эхо.

Я в рекордный срок снимаю грим, горячо и по возможности быстро расцеловываю своего восторженного агента, который все же собрался посмотреть, как я играю, и откланиваюсь.

– Пока, прости, у меня важная встреча. Я тебе завтра позвоню. Что, тебе правда понравилось?

– Восхитительно, ты была очаровательна, вы все были просто класс! – заявляет он всей гримерке.

Я бегу по цветочному ковролину Прохожу фойе и вижу пустой диванчик, где мы расстались накануне. На нем лежит его букетик, но самого Янна нет. Я сажусь, ищу его взглядом. Несколько бесконечных секунд спустя он появляется, держа в руке бокал шампанского, и протягивает его мне. Я беру шампанское, глядя ему в глаза. Действительно, Янн очень красив. Он мог бы быть итальянцем, если бы не голубые глаза.

– Добрый вечер, Шарлотта…

Он садится рядом, мы пьем шампанское, я улыбаюсь.

– За что пьем? – спрашивает он у меня.

– За весну!

Встреча с Янном переносит меня из зимы прямо в лето, от спячки – к эйфории.

Первый раз мы поцеловались в самой верхней части парка Бют-Шомон в 19-м округе, под маленьким мраморным куполом, который возвышается над восточной частью Парижа. Однажды вечером Янн спросил меня, куда я хочу пойти. Я ответила: в незнакомое место, на свежий воздух и чтобы не было людей. Мы перебрали разные памятники, площади, красивые места неподалеку, пока Янн не решил отвести меня в этот маленький круглокупольный храм, романтичный и аляповатый, которого я никогда раньше не видела.

В тот вечер, когда густой туман растекался по Парижу, мне захотелось подняться на самый верх Эйфелевой башни, дойти до третьего этажа. Янн мрачно сообщает мне, что именно там он сделал предложение своей жене. Я отвечаю, что это не страшно, можно пойти в другое место, но, если придется обходить стороной все те места, которые у нас связаны с другими романами, нужно будет сменить страну. И потом, этот вечер особенный. «Почему?» Потому что третий этаж Эйфелевой башни погружен в туман, это волшебно… И мы отправляемся туда.

Из лифта, ползущего по диагонали хитросплетения металлических внутренностей башни, нам видно, как быстро удаляется залитый светом Париж. На втором этаже все выходят. Сегодня никто не едет до верха, туристы хотят смотреть на Париж, а не на туман. Мы остаемся вдвоем в большой кабине лифта. Третий этаж погружен в серое однообразие. Туман ощутим и свеж, он делает воздух тяжелым и влажным. Навстречу нам попадается пара, которая пытается сбежать от тумана, но не может найти выход. Мы прячемся в укромном уголке, решетчатом и пустом, – в каком-то другом мире. Огни города светлыми пятнами просвечивают в сероватом пару, но отчетливо ничего не видно. Янн взволнован. Мы садимся прямо на металлический пол, как какие-то небесные нищие, и сливаемся в долгом поцелуе. После я чувствую на губах соленый привкус его слез.

– Что с тобой?

– Ничего… Просто завтра у меня развод…

Назавтра рано утром Янн должен быть в суде Нантерра. Закончатся десять лет совместной жизни. Он не хотел жениться, потому что не хотел разводиться. Он ненавидит расставания. Позже он откроет мне настоящую причину развода. Янн бесплоден. «Сперматозоиды отказываются работать». Его супруга больше всего на свете хочет ребенка. Ей тридцать пять лет, как и ему, и она с ужасом слышит, как тикают ее биологические часы, уходит возраст деторождения. Они сделали несколько попыток экстракорпорального оплодотворения, но безрезультатно. Потом у нее случился выкидыш, от которого она едва оправилась. Брак распался. Янна очень мучает его бесплодие, которое он воспринимает как увечье, как глубокое ощущение собственной никчемности. Он почти утратил интерес к жизни, но потом он увидел мое выступление по телевидению, говорит он мне со слезами на глазах.

Янн работает в Берлине. Его парижское бюро строит там новое крыло роскошного дворца. Значительную часть времени он проводит за границей. И с этим его супруга тоже не могла смириться. Однако Берлин не так далеко. С ним у меня связано лучшее актерское воспоминание. Именно там в 1987 году мне вручили «Медведя» за роль в фильме «Красный поцелуй».