Ей не хотелось покидать этого места. Полуосвещенный старинный диванчик притягивал взгляд и мысли.

Надежда вернулась, присела на край, погладила рукой полосатую обшивку и тут заметила солдатскую рубашку, повешенную на ножках перевернутого стула.

Вскочила, схватила ее – еще влажная, знакомо пахнущая ткань...

Быстро и аккуратно свернула, с трудом затолкала в сумочку, еще раз огляделась и вышла в задымленный коридор.

Каблуки застучали по лестнице...

В фойе стояло десятка полтора молоденьких солдат с вениками и швабрами – готовились к уборке помещения. Камуфляж на них новенький, необмятый, но глазами уже стригут – увидели Надежду, проводили взглядами стройную фигуру.

Ни на мгновение не отвлекаясь, она целеустремленно пересекла фойе, открыла дверь.

Предутренний холодный ветер мел листву. Надежда подняла воротник, засунула руки в карманы и гордо пошла через темный, пустынный двор.

* * *

Илья стоял в фойе один и озирался. У него потели очки, и он протирал стекла пальцами.

Мир вокруг был мутный и нереальный...

Два боевика в масках тащили тело Ивана за ноги – одежда задралась, руки откинуты назад.

Труп бросили возле Ильи.

У одного боевика на голове была зеленая повязка с арабской вязью, у другого бросалась в глаза эмблема на рукаве: на зеленом поле, вскинув голову, сидел поджарый волк.

– Возьми, – сказал тот, что с волком. – И уходи.

Илья протер очки, склонился над телом.

– Он же... мертвый!

– Ты хотел взять брата – возьми!

– Я хотел взять живого! – возмутился Илья. – Зачем вы убили его? Вы что сделали?

Волк на эмблеме ощерился.

– Твой брат сам виноват. – Глаза у боевика были стеклянными, движения заторможенными. – Сам захотел смерти. Бери и иди.

– Мне сказали, он живой! И только ранен! Почему его убили? За что? Вы что натворили?! Я заплатил деньги!..

Боевик меланхолично поднял автомат, наставил в живот.

– Как человека прошу, возьми и уходи.

Илья отвел ствол в сторону.

– Он мертвый! Какого черта? Как я понесу?

– На спину бери!

– Носилки давай! У вас есть носилки? Вот берите и несите теперь сами!

Боевик словно проснулся, в глазах возникло недоумение.

– Ты что, совсем дурной? Не понимаешь? Сейчас и ты будешь мертвый!

Другой, с повязкой, приподнял тело Ивана за руки.

– Бери!

Они вдвоем завалили труп на спину Илье, посоветовали:

– За руки держи. И нагнись – нести легче.

Илья согнулся и понес. Боевики открыли и подержали ему двери. Эмблема с волком накатилась и мазнула по лицу.

Он вышел на улицу – ноша давила и пригибала к земле...

Илья видел лишь асфальт под ногами, нес, шатаясь.

Тело сползало. Он останавливался, подбрасывал повыше и нес вслепую, наугад.

У барьера его поджидали милиционеры, гражданские и несколько телеоператоров с камерами.

Он ничего этого не видел. Тяжело дышал, пыхтел, оступался и быстро перебирал ногами, чтоб сохранить равновесие.

Упали запотевшие очки, попали под каблук.

Перед глазами был расплывчатый, нереальный мир...

В окружении охраны к оцеплению спешил розовощекий милицейский генерал в зимней камуфляжной куртке и фуражке с высокой тульей. Ему на ходу что-то горячо толковал мужчина в гражданском, однако генерал оставался безучастным.

Омоновцы развели ограждение. Илья вынес тело за оцепление, и милиционеры тут же подхватили и сняли с него ношу.

Осторожно положили на землю.

Илья разогнуться не смог и опустился на асфальт рядом с трупом. Ему совали микрофоны, что-то спрашивали – он ничего не слышал и не видел. Расплывчатый, нереальный мир...

Откуда-то вывернулся старый чекист, склонился к Илье, потрепал его за косушку.

– Илья Николаевич? Вы меня слышите?

Он наугад отмахнул его руку, скрючился и натянул белую шапочку на лицо.

В это время толпа расступилась и появился милицейский генерал. Сдернул фуражку, постоял над телом и вдруг пошел куда-то в сторону.

Охрана поспешила следом.

Он бросил фуражку на асфальт.

Охранник поднял, отряхнул и понес в руке.

Тогда он с остервенением сорвал с куртки погоны и тоже бросил.

Охрана подняла...

Рано утром Надежда открыла дверь своим ключом, вошла в переднюю – тишина...

– Граф, Граф, – позвала шепотом и включила свет в передней.

Сразу заметила, поводка на вешалке нет, впрочем, как и отцовского дождевика.

– Гулять ушли, – определила вслух.

Скинула плащ, туфли, вошла в ванную и включила воду, чтобы умыться, но увидела себя в зеркале...

Ни усталости, ни серого оттенка – розоватая, матовая кожа нежно светилась.

Она сняла кофту, умылась, не вытирая лица, расчесала волосы, стянула их резинкой. Набросила халат, после чего сняла длинную юбку и только сейчас обнаружила грязные коленки.

Засмеялась, забралась в ванну, села на край и стала отмывать колени.

Поиграла струей воды...

Вспомнила прошедшую ночь на складе ненужной мебели – две сплетенных фигуры, веер лучей из-под двери...

Выскочила из ванной, побежала в спальню и включила телевизор.

Пощелкала каналы – нашла CNN...

От театрального центра двигалось что-то громоздкое, из-за недостатка освещения кадры были размытыми. Да еще камера в руках оператора плясала – не давали снимать, перед объективом замелькали бронежилеты омоновцев.

– Мы видим, кто-то вышел из дверей... Это идет мужчина, – торопливо комментировал женский голос. – Вероятно, отпустили заложника... Он что-то несет... Да, да, он несет на себе человека...

В это время в дверь позвонили. Надежда выключила телевизор и бросилась в переднюю.

– Сейчас, пап!

Стала искать ключ в карманах...

Он оказался на крючке вешалки.

Открыла дверь.

– Нагулялись?

За порогом стояла соседка с нижнего этажа.

– Доброе утро, Надюша, – сказала она трагично. – Вы уже понимаете, Игоря Александровича нет дома.

– Он ушел гулять с собакой, – пояснила Надежда.