– Пожалуйста, пусть наши отношения длятся долго. Чтобы все было не так, как у наших родителей. Чтобы это не было чем-то незначительным. Я не хочу остаться «твоим парнем из старшей школы», о котором ты будешь рассказывать друзьям, когда станешь взрослой.

– Ты слишком высокого мнения обо мне, даже допускаешь, что у меня будут друзья.

– У тебя будут друзья. Много друзей. Люди, которые обожают тебя так же, как и я.

Кэтрин в последний раз поцеловала меня, потом потянула за ручку. Дверь заклинило, поэтому я протянул руку и сильно ее толкнул.

Кэтрин уже хотела выйти на обочину, но я нежно удержал ее за руку. «Крайслер» был нашим пространством, местом, где внешние силы не могли до нас дотянуться. В этом автомобиле я чувствовал себя сильнее связанным с Кэтрин, здесь мне было легче найти в себе смелость, чтобы сказать ей, что у меня на уме.

– Я люблю тебя, Кэтрин.

Ее глаза заблестели.

– Я тоже тебя люблю.

Дверь закрылась, и я стал смотреть, как моя девушка открывает калитку, заходит во двор и поднимается по ступенькам крыльца. Перед тем как войти в дом, Кэтрин остановилась, повернулась и помахала мне рукой.

Я стояла на крыльце и махала Эллиотту рукой. Еще не было и четырех часов, а солнце уже опускалось к горизонту. Не хотелось входить в дом, поэтому я все стояла и продолжала махать. Эллиотт не должен волноваться обо мне еще больше, но я все стояла на крыльце, оттягивая момент, когда придется войти в гостиницу.

Дни теперь были короче, а в темное время суток в гостинице на Джунипер-стрит творились темные дела. Гости просыпались раньше, ходили по коридорам, не могли спать, шептались друг с другом, обсуждая, как сохранить гостиницу и удержать меня тут. С каждым днем они становились все беспокойнее, тревожились о будущем гостиницы и о том, что случится, если я попытаюсь уйти.

Я смотрела, как Эллиотт машет мне в ответ, ожидая, что я войду в дом и окажусь в безопасности. Он ведь не знал истинного положения дел. Если бы я рассказала ему, через что мне пришлось пройти и что я переживаю сейчас, он бы мне поверил. Если я ему расскажу, он защитит меня, вот только я не была уверена, что смогу сделать то же самое для него. Если он узнает правду, она свяжет его по рукам и ногам, как это случилось со мной. Эллиотт никому не сможет рассказать, не сможет с этим бороться. Он будет вынужден беспомощно наблюдать со стороны, как делает это сейчас. Если я ему расскажу, ничего не изменится.

Я слегка приоткрыла дверь, только чтобы Эллиотт увидел это и уехал, потом с тоской смотрела, как «Крайслер» едет дальше по улице. Слезы навернулись мне на глаза. Я пыталась не замечать неизбежное, эгоистично наслаждалась временем, проведенным с Эллиоттом, пока могла. Когда он окончит школу, то бросит меня снова, потому что я не смогу последовать за ним. У мамочки, кроме меня, никого нет. В прошлый раз мы расстались из-за его мамы; на этот раз расстанемся из-за меня.

Открыв дверь, я увидела Поппи: она сидела посередине прихожей, одетая в свое любимое платье, скорчившись и закрыв лицо руками.

– Поппи? – позвала я, становясь на колени рядом с ней. – Что случилось?

Она подняла на меня заплаканные глаза.

– Сегодня я хотела помочь. Я пыталась и, кажется, сломала стиральную машинку.

Я глубоко вздохнула, стараясь не паниковать.

– Покажи.

Поппи встала, ухватилась за мою руку и повела меня в чулан. Пол был залит водой, в которой плавали клочья мыльной пены, машинка молчала. Я просунула руку между машинкой и стеной, выключила воду, затем заглянула в барабан. Внутри лежали некогда белые полотенца, окрасившиеся в розовый цвет; среди них я обнаружила любимый мамин красный свитер, который следовало стирать вручную.

Я прижала пальцы ко лбу.

– О, боже. Ну, будем решать проблемы по мере их поступления… Швабра.

Поппи убежала и через несколько секунд принесла мне швабру и ведро.

– Поппи…

– Знаю. Больше никакой помощи.

– Мы ведь говорили об этом. Когда ты здесь, ты просто ждешь меня.

Поппи кивнула, посасывая палец.

– Прости.

– Итак, чем ты занималась? – спросила я, надеясь, что она будет говорить, пока я работаю. Я положила сухие полотенца в корзину для белья, потом отобрала намокшие.

– Как ты собираешься ее чинить? – спросила Поппи.

– Думаю, – проворчала я, – если просто затянуть шланг, все будет в порядке. Жаль, что Эллиотт… – Я осеклась.

– Кто такой Эллиотт?

Я улыбнулась.

– Эллиотт мой друг.

Поппи нахмурилась.

– Тот мальчик с фотоаппаратом?

– Да, с заднего двора. Я забыла, ты же была там в тот день, – я встала и потянулась. – Так, как думаешь, куда мы положили гаечный ключ?

Я пошарила в кухонных шкафчиках, поискала в кладовке и наконец нашла ящик с инструментами в шкафу рядом со стиральной машиной. Я отодвинула машинку от стены и, орудуя гаечным ключом, включила воду, а затем и машинку. Она начала наполняться водой, и на этот раз ничего нигде не протекало.

Поппи захлопала в ладоши.

– Видишь? И без Эллиотта обошлись.

– Да уж, – пробормотала я, смахивая прядь волос со лба. – Знаешь, что мы должны сейчас сделать?

Поппи покачала головой.

Я обняла ее.

– Мы должны почитать «Алису в Стране чудес».

Поппи отступила назад, подпрыгнула и снова захлопала в ладоши.

– Правда?

– Да, а потом мне нужно будет написать доклад.

– Я принесу книгу! – воскликнула Поппи и убежала, оставив меня одну в чулане.

– Разве этот доклад вам задали не на понедельник? – спросила мамочка из кухни.

Я вытерла лоб.

– Да, но… Я хотела поговорить с тобой о пятничном вечере. Эллиотт участвует в футбольном матче. Это за городом.

Мамочка не ответила, поэтому я вышла из чулана. Она выглядела лучше, чем в ту ночь, когда я нашла ее в подвале. Она казалась отдохнувшей, на щеках снова играл румянец.

– Мамочка?

– Я тебя слышала. Ты сказала, что будешь работать над докладом, который нужно сдать в понедельник.

Мамочка стояла возле кухонного шкафчика и убирала на полку посуду, упорно не глядя мне в глаза.

– Я хотела начать сегодня вечером, чтобы закончить вовремя.

– А как насчет остальной домашней работы?

– Я все успею.

– А как же гостиница?

Я переступила с ноги на ногу, потерла ладони друг о друга и наконец набралась смелости.