Дополнительные проблемы канцлеру создавало его собственное положение в системе власти Австрийской империи. Меттерних, вопреки распространенным представлениям, не являлся полновластным руководителем австрийской политики. Если во внешнеполитических вопросах его голос действительно имел решающий вес, то во внутренней политике, особенно начиная с середины 20-х гг., позиции канцлера не были особенно прочными. Здесь серьезную конкуренцию ему составлял граф Франц Антонин фон Коловрат-Либштейн, эффективный бюрократ и опытный интриган, использовавшийся императором Францем в качестве противовеса Меттерниху.

Да и отношения канцлера с самим императором были неоднозначны. Меттерних в частном разговоре как-то заметил, что стоит ему сделать что-либо, не соответствующее воле государя, — и в течение 24 часов он перестанет занимать свой Пост. Князь, скорее всего, преувеличивал, но не так уж сильно. Франц I вовсе не был такой же игрушкой в руках Меттерниха,

как, например, Людовик XIII в руках Ришелье. Император-бюрократ любил лично вникать в дела государства и оставлять окончательное решение за собой — кроме тех случаев, когда был уверен, что его министры, прежде всего Меттерних, сами распорядятся должным образом. Подобных случаев было не так уж мало, и это создавало иллюзию отстраненности Франца I от текущих государственных дел и даже его зависимости от Меттерниха. Зависимость, очевидно, была, но иного рода — психологическая, ибо за долгие годы совместной работы император и его канцлер стали больше чем просто государем и его слугой: Франц считал Меттерниха своим другом, о чем и написал в предсмертном послании сыну.

Именно дружеские отношения с монархом, которого устраивали как взгляды канцлера, так и его политика, стали, особенно в последние годы правления Франца I, фундаментом могущества Меттерниха. После смерти императора положение князя при дворе несколько пошатнулось, и с его стороны потребовались серьезные усилия, чтобы вернуть себе статус человека № 1 в Вене.

ИНТЕРМЕДИЯ ПЕРВАЯ. БИДЕРМАЙЕРОВСКОЕ СЕМЕЙСТВО

В конце 50-х гг. XIXв. издававшийся в Мюнхене юмористический журнал Fliegende Blaetter («Летучие листки») начал публиковать цикл забавных историй, главным персонажем которых был некто Готтфрид Бидермайер — добропорядочный бюргер-семьянин, балующийся сочинением плохих сентиментальных стихов. Имя Бидермайера быстро стало нарицательным и впоследствии начало употребляться для обозначения (как правило, с изрядной долей иронии, а то и издевки) ценностей лояльного и непритязательного немецкого мещанства, идеал которого — тихая зажиточная жизнь в семейном кругу. Вскоре бидермайером окрестили культурный стиль и образ жизни среднего слоя немцев и австрийцев целой эпохи — середины XIX столетия, совпавшей с апогеем власти Меттерниха и царствованиями Франца I и Фердинанда I.

Многочисленным бидермайерам — подданным Австрийской империи не нужно было далеко ходить за образцами для подражания: ими правили такие же бидермайеры, обитавшие зимой в Хофбурге и Шёнбрунне, а летом, как правило, в загородной резиденции Лаксенбург или на курортах в Карлсбаде и Ишле. Августейшая семья, несмотря на свое несметное богатство, избрала бидермайеровский, мещанский стиль жизни; исключением были разве что пышные придворные церемонии. В семейном же кругу Франц I и его родственники вели себя на удивление непритязательно. Известный портрет императора и членов его семьи — лучшее тому доказательство: в скромном седовласом господине в неброском коричневом сюртуке нипочем не распознать человека, который на протяжении более чем 40 лет распоряжался судьбой 30 с лишним миллионов людей. Остальные члены семьи выглядят столь же скромно и мирно — ни дать ни взять семейство какого-нибудь выслужившегося чиновника или владельца торговой фирмы.

Впрочем, на портрете изображена лишь небольшая часть изрядно разросшегося габсбургского рода: император, его четвертая жена Каролина Августа, сыновья, две дочери и внук — герцог Райхштадтский, сын Наполеона и Марии Луизы. Нет ни одного из многочисленных братьев Франца I, за которыми император всю жизнь ревниво следил, видимо, будучи не в силах забыть о 1809 годе, когда трон под ним зашатался и не исключено было отречение в пользу одного из братьев. Эрцгерцоги так никогда и не сыграли той политической роли, к которой по крайней мере двое из них, Карл и Иоганн, были готовы лучше, чем их венценосный брат. Этот факт даже заставил А.Дж. Тэйлора, явно преувеличивая, утверждать, что Франц I «терпеть не мог всех своих родственников, кроме слабоумных» (Taylor, 47).

Когда эрцгерцог Иоганн, уже немолодой человек, влюбился в дочь тирольского почтмейстера Анну Плехль и попросил у императора разрешения на вопиюще неравный брак, Франц неожиданно для всех согласился. Вполне вероятно, что таким образом император «отсекал» популярного в либеральных кругах брата от возможного престолонаследия. Эрцгерцог Карл после битвы при Ваграме не получил ни одного сколько-нибудь значительного государственного поста и занимался главным образом работой над трактатами по военному искусству. Эрцгерцог Райнер отправился в 1818 г. в Милан в качестве ломбардо-венецианского вице-короля, но был окружен таким количеством императорских советников и соглядатаев, что не имел простора для самостоятельных политических действий. Весьма характерно, что, умирая, Франц рекомендовал сыну в качестве главного советника наряду с Меттернихом своего самого младшего брата — эрцгерцога Людвига, человека ничем не выдающегося. Именно он стал председателем Государственной конференции — комитета высших сановников, игравшего роль коллективного регента при ограниченно дееспособном Фердинанде I.

Вопрос о престолонаследии в Австрийской империи долгое время не был разрешен окончательно. Франц I был женат четырежды, но потомство имел только от второго брака — со своей двоюродной сестрой Марией Терезией Неаполитанской. Она произвела на свет четырех сыновей и девять дочерей, но из мальчиков до взрослого возраста дожили лишь двое, и оба были, как сказали бы современные психологи, «проблемными детьми». Старший сын Фердинанд, родившийся 19 апреля 1793 г., с раннего детства страдал эпилепсией — заболеванием, наследственным в габсбургско-лотарингской династии (эпилептиком, напомним, был и эрцгерцог Карл). Помимо этого, несчастный ребенок отличался хилым телосложением, непропорционально большой головой (у него даже подозревали водянку мозга) и явными задержками в физическом и умственном развитии. Впрочем, эти задержки во многом были обусловлены пренебрежением, которое проявляли к слабому и болезненному ребенку его родители и воспитатели. В результате, когда в 1802 г. к девятилетнему принцу был наконец приставлен толковый учитель, Франц Стеффанео-Карнеа, он с ужасом обнаружил, что мальчик не в состоянии сделать такие элементарные вещи, как самостоятельно напиться из стакана, открыть дверь, перенести с места на место даже легкий груз и спуститься с лестницы без посторонней помощи. Впоследствии, когда за воспитание Фердинанда взялись по-настоящему, наследный принц доказал, что слухи о его безнадежном слабоумии сильно преувеличены.

Австрийский историк Г. Хомер, врач по образованию, написавший биографию Фердинанда с характерным подзаголовком «Справедливость для императора», перечисляет достоинства своего героя: он «знал пять языков, играл на двух музыкальных инструментах (клавесине и трубе), был большим любителем музыки и опер, смог проехать верхом от Вены до Парижа, научился фехтовать, танцевать и стрелять, ходил на охоту, вел обширную переписку, причем писал красивым и ясным почерком, выдержал три коронационных обряда, каждый из которых длился по четыре часа..., и при этом не произвел ни на кого неприятного впечатления и не свалился с приступом эпилепсии» (Holler G. Ferdinand I. Spravedlnost pro cisare. Praha, 1998. S. 17). К этому можно добавить суждение другого историка — Л.Миколецкого, касающееся уже не человеческих, а политических качеств Фердинанда, проявленных им в дни революционных событий 1848 года: «Никому из Габсбургов не удалось создать политическую концепцию, сравнимую с системой Меттерниха, но Фердинанд оказался именно тем «слабоумным» Габсбургом, у которого хватило и разума, и мужества расстаться с этой системой, когда для этого настало время» (Кайзеры, 399—400). Тем не менее, даже считая Фердинанда нормальным в умственном отношении человеком, нельзя отрицать того, что у него практически отсутствовали воля к действию, столь необходимая для абсолютного монарха, и сколько-нибудь четкие политические представления, идеи и концепции.