— На самом деле здесь нам нужно прерваться, — ровным голосом объявила Эди, не в силах больше ни секунды бороться с разницей часовых поясов.

Почувствовав, что у нее иссякли запасы энергии, Кэдмон добродушно похлопал ее по спине.

— Ну же, пришло время предпринять мозговую атаку. Групповая динамика и все такое.

Но Эди лишь удрученно покачала головой. Она могла думать только об отдыхе.

— Мне нужно заправиться горючим. Как насчет того, чтобы посетить какое-нибудь заведение, где можно подкрепиться? Если я правильно помню, в «Комнате Изиды» подают салат из морепродуктов и суп из чечевицы.

— Ну… хорошо. Великолепное предложение.

Его слова ни на секунду не обманули Эди, она прекрасно видела в голубых глазах Кэдмона разочарование. Наверное, он смог бы просидеть за работой ночь напролет, но она не могла бороться с четвертым катреном, не получив необходимой еды, а затем и необходимого сна.

Пока Кэдмон возвращал книги в кожаных переплетах и перчатки строгому библиотекарю, Эди убирала отточенные карандаши и бумагу в сумку.

Через несколько минут они шли по запруженному тротуару, Кэдмон покровительственно обнимал Эди за плечо. Мимо торопливо сновали местные жители, опустив голову, чтобы защититься от пронизывающего сырого ветра. Краем глаза взглянув в пустынный переулок, Эди внезапно ощутила неясное беспокойство, испугавшись, что в тенях прячется что-то злобное, смертельно опасное.

— …когда Гален Годмерсхэмский скончался от «черной смерти», великой эпидемии чумы 1348 года.

Сжимая в руке указку, Маршалл Мендольсон подчеркнул последнюю строчку третьего катрена. Не имея выбора, он вынужден был приступить к расшифрованию стихов. С этими ребятами, держащими оружие наготове, шутки плохи, а самым зловещим был их главарь, тип в годах с «ежиком» на голове, которому нужны конкретные результаты, тут никаких сомнений.

Маршалл считал, что главарь не знает, как его зовут. Незадолго до этого он случайно услышал, как один из накачанных стероидами громил называет его «гарвардским членом».

— Ну, а четвертый катрен, он что означает? — настаивал «благодетель», даже не стараясь скрыть свое нетерпение.

Приняв задумчивую позу, Маршалл неплохо изобразил одного из своих любимых гарвардских профессоров. — Гм… хороший вопрос.

На который он не собирался отвечать искренне.

Неужели эти неандертальцы действительно думают, что им удастся перехитрить выпускника Гарвардского университета?

Достаточно было лишь беглого, поверхностного ознакомления с поэтическим творчеством Галена, чтобы Маршалл догадался, что «arca» в третьем четверостишии было косвенным указанием на Ковчег Завета, а не на тот средневековый сундук, который его наняли найти. Эти ребята хотели, чтобы он, Маршалл, разыскал для них Ковчег Завета. Они выручат за него гору денег, а ему придется довольствоваться жалкими семьюдесятью тысячами долларов. После того как он вернет студенческий кредит, у него не останется даже на то, чтобы сходить в «Макдоналдс».

Что ж, подумаем еще.

Если верить Библии, Ковчег был способен стирать с лица земли крепости, заставлять расступиться море, в общем, наводить очень серьезный шухер.

И если поверить в это…

Однако не нужно было быть фанатиком Библии, чтобы понимать: Ковчег Завета является сокровищем, имеющим неизмеримую ценность. За него можно выручить столько денег, что они не поддадутся пересчету.

Привет Таити и жизнь в беззаботном безделье в окружении полуголых красавиц!

Если учесть, что мать Маршалла однажды судилась с правлением школы округа Фэрфакс за фразу «наша страна под Богом» в клятве верности — тогда болото религиозного рвения едва не поглотило Аделу Мендельсон с головой — то, что он найдет Ковчег Завета, иначе как насмешкой судьбы не назовешь.

Это за тебя, мамочка.

— Упоминание «гуся» в четвертом катрене совершенно очевидно, — ответил Маршалл после затянувшейся паузы, рассудив, что пора сказать что-нибудь по делу, хорошую ложь всегда нужно заворачивать в правду.

— Вы имеете в виду гуся, несущего золотые яйца, так? — Это подал голос громила по имени Бойд, оседлавший верхом дорогой стул работы Шератона, словно стриптизерша, усевшаяся на колени щедрому клиенту.

— Отлично, сэр Рэмбо, вы лучший ученик в классе. — Выдержав размеренную паузу, Маршалл насмешливо воскликнул: — Нет!

В этот момент ему больше всего на свете хотелось треснуть накачанного бегемота по морде половой доской. Как, несомненно, до этого его не раз колотили его дружки.

Понимая, что с издевками нужно быть осторожным, он «переключил передачу», снова превратившись в эрудированного выпускника Гарварда.

— В Средние века гусь был символом бдительности. И если вспомнить, что Гален написал это четверостишие незадолго до смерти, в данном случае речь идет о бдительности в смерти.

Довольный своими словами, Маршалл улыбнулся. Он только что придумал, как провести своего благодетеля.

— Вторая строчка последнего катрена — это просто «горе мне!», плач по чуме, — продолжал Маршалл, с трудом сдерживая торжествующую усмешку. — Это подводит нас к третьей строчке, в которой мимоходом упоминается Святой…

— Я хочу знать, где Гален спрятал сундук, — прошипел пожилой главарь, прищурившись, глядя на него.

— Ну, а это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, не так ли? — Или в тысячу раз больше.

Маршалл едва удержался, чтобы не запеть песню, как бородатый Теви в «Скрипаче на крыше». Но только он действительно станет богатым. И тут никаких «если».

Шагнув к переносному компьютеру, он нажал несколько клавиш, выводя на экран следующую картинку — страницу из документа, чей возраст насчитывал почти семьсот лет.

— Из «Реестра податей» я выяснил, что Гален пожертвовал множество золотых предметов церкви Святого мученика Лаврентия в Годмерсхэме. Вот он, «святой блаженный мученик» из четвертого катрена. Подобно всем тем, кто жил в Средние века, Гален, несомненно, верил в то, что можно купить путь на небеса. — Или дать взятку, все зависит от точки зрения. — Если сложить все воедино, я полагаю, что Гален в буквальном смысле забрал сундук с собой в могилу.

Пожилой кретин задумался. Затем, желая уточнить все наверняка, спросил:

— Вы хотите сказать, что золотой сундук погребен в могиле Галена Годмерсхэмского в церкви Святого мученика Лаврентия?

— Ага. По-моему, это очень неплохая гипотеза. — Увидев мелькнувшее на лице «благодетеля» раздражение, Маршалл поспешно добавил: — В те времена было принято оборачивать труп в саван — вот она, «пелена между двумя мирами».

Он мысленно вздохнул с облегчением. Сочиненная на лету ложь выглядела весьма правдоподобно. На самом деле, когда Ковчег хранился в храме Соломона, в святая святых, перед ним висел занавес, скрывая его от посторонних глаз. Так что «покрывало» в последнем четверостишии Галена относится к Ковчегу, а не к средневековому погребальному савану.